Все старые слова, избитые обороты, древние понятия и всякую литературщину роботы выискивали быстрее, чем обезьяны вшей у своих подруг.
С первых же авторских фраз, к примеру:
— Он наградил ее долгим медовым поцелуем…, — рукопись сразу же выплевывалась в мусорную корзину, а на экране загоралось такое знакомое и исстари ненавистное каждому пробивающемуся в литературу слово «ОТЛУП».
Или:
— Он проснулся ранним утром с тяжелой головой, — опять «отлуп»!
— Она по-детски нежно улыбнулась ему, — снова «отлуп»!
— Здравствуйте! Как себя чувствуете? — «отлуп»!
— Космолет третьи сутки кружил над молчаливой планетой, — жестокий «отлуп»!
На всякие рассуждения о погоде, домашних делах, первой и последней встречах, деловых и любовных объяснениях и прочих мелочах жизни компьютерный ум накладывал свой единый и беспощадный «отлуп»!
Редактировать рукописи стало удивительно легко и даже весело! Из многочисленного штата редакторов, литконсультантов и прочих работников издательства остался только главный редактор и, естественно, директор, так как без директора не может существовать никакое учреждение. Директор без учреждения может быть, но учреждение без директора — никогда!
Авторские рукописи, не подошедшие под определение роботов «гениальное произведение», таяли быстрее, чем снег под весенним солнцем. А вместе с ними убывала и, наконец, исчезала полностью армада соискателей на звание гения, корифея литературы. Вдосталь нахватавшись «отлупов» от компьютерных редакторов, они наконец понимали тщетность своих попыток пробиваться в гении и переставали тревожить издательство. Авторы буквально трепетали от душевного ужаса перед роботами-редакторами, называя их троглодитами, аллигаторами, душегубами. И они были правы: судьба произведений, сотворенных тонкой душевной энергией, зависела от суда компьютера, не имеющего души. Храбрые пародисты сочинили про «Галаксис» много сатирических куплетов и пародий, но обходили его стороной.
В общем, очень скоро у самого престижного издательства авторов не осталось ни одного. В его кабинетах и коридорах воцарилась небывалая для издательств кладбищенская тишина.
Не стало шумных заседаний редколлегий, широких литсовещаний и конференций. Не слышно было таких родных и привычных издательских слов и восклицаний, — вроде:
— Н-да… м…
— Это, пожалуй, можно издавать, тут что-то есть…
— Что вы, издавать пока не стоит, тут что-то не то…
— Можно рукопись довести до кондиции, если автор поработает…
— Надо менять стиль и язык, не стоит и пробовать…
— Не надо делать из мухи слона!
— Придется уступить давлению сверху, у него рука там…
— Измотает нас жалобами, если не напечатаем…
— Пойти на компромисс? А престиж издательства…
И тому подобное, и в том же духе.
Теперь всю административно-творческую деятельность в жизни издательства заменила «балда». Вот и сейчас директор и главред азартно играли и мирно беседовали.
— Да-а… — протянул директор в раздумье над ходом и высказал каждодневно повторяемую им фразу: — В наше время, коллега, (видимо, коллега по «балде») гении вывелись совсем. И, подставив к букворяду «й», отчего на экране дисплея получилось слово «гений», он записал в свой столбец пять очков.
— Гении есть! — возразил главред. — В каждом веке они должны быть. Но они, дьяволы, хитрят, прячутся. Подделались под сирых литераторов, и не узнать. Корпят над своей рукописью в одиночестве в закутках. Занимают на хлеб, клянчат. Никакой гордости! И, сотворив слово «пени», главный редактор приписал себе четверку.
Директор подумал над ходом и, продолжая тему разговора, заявил, приставив мизинец к виску:
— Вчера ученые предложили мне: давайте мы вам целую кучу гениев в пробирке вырастим. Мы, мол, генетический код гения знаем…
— Ну, и что? — заинтересовался главред.
— А куда их, искусственных-то? Они же не станут взаимодействовать с читательской массой! Опозоримся с ними. Смеху будет! Директор, демонстрируя свой довод, рассмеялся так, что с его носа свалились на пол очки. Подняв их с ковра и убедившись, что они не разбились, спокойно сказал: — Гений — не корова, которую теперь можно из пробирки вывести. Нам гении натуральные нужны! Потом невесело добавил: — Опять на нас авторы Госкомиздату жаловались! Вчера разбирали несколько анонимок в профкоме.
Главный редактор вскочил, как ужаленный.
— А кто жалуется? Серые талантики жалуются! Умный литератор не станет жаловаться!
— Значит, говорите, серые жалуются? Ну и пусть! Нам серые не подходят! «Галаксису» гениев подавай! — с гордостью заявил директор и, сотворив небывалое слово «упоение», быстро записал себе шестерку.
Против такого слова главред хотел возразить, но в этот момент за окном с треском, лихо тормознув, остановился дешевенький космолёт-малолитражка.
Бросив игру, директор и главный редактор с интересом уставились на дверь.
В кабинет стремительно влетел белобрысый, высокий, худой — в общем, ничем не примечательный юноша с двумя чемоданчиками в руках. На вид ему было лет пятнадцать, шестнадцать, не более. Он торопливо кинул на стол один из чемоданов и выпалил:
— Вот вам на конкурс гениев! Учтите: писал целый год! Я тороплюсь! За рецензией заскочу завтра! Привет! — и он так же быстро исчез из кабинета, как и появился.
За окном, вычихнув квантовое облачко, улетел космолет-малолитражка, оставив после себя туман недоумения.
Очнувшись от внезапного визитера, директор и главный редактор кинулись к чемодану, оставленному юным автором, как изголодавшиеся волки. Раскрыв и перебрав несколько раз его содержимое, они в изнеможении повалились на диван и с разочарованием уставились на кучу вещей, извлеченных из чемодана.
Дело в том, что в чемоданчике никаких рукописей, слайд-фильмов или микрозаписей они не нашли. Были в нем самые обыкновенные вещи: галстук, сорочка, халат, бритва, носовой платок и прочие принадлежности, которые берут в дорогу. Из литературного нашлась всего-навсего коротенькая записка, написанная размашистым, торопливым, скорее всего, женским почерком: «Приезжай скорее! Умираю!» — и всё. Да еще фотография юной жизнерадостно улыбающейся девушки, которая, судя по ее виду, явно хотела жить, а не умирать. Записку, вероятно, писала она.
После тягостного молчания, поглядев на разбросанные по столу вещи, директор разочарованно протянул:
— Н-да… здорово он разыграл нас!
— Большой шутник, — согласился с ним главред и предложил продолжить игру.
Но играть почему-то не хотелось.
