Позже. Три гигантские личинки схватили меня. Я едва успел проглотить коммуникационную сферу. Они поймали меня и избили палками. Застигнутый врасплох, я не сразу разобрался в их языке, хотя понимание его стало доступно после короткого интервала. Язык неблагозвучный, резко звучащий и всецело приземленный, под чем я подразумеваю, что их мысли привязаны к словам. Казалось, что их речь не содержит ничего сверх произносимых слов. В этом гигантские личинки были ограниченней птиц, даром что обладали реальной силой и убедительностью, которых птицам недоставало.
— Что будем с ним делать? — спросила одна личинка.
— Давай так, — сказала вторая, — ты бей по тому концу, а я буду бить по этому. Мы не знаем, какой конец его голова.
— Может, испробуем его как наживку, — предложила третья. — Вдруг сом клюнет на него.
— Мы можем держать его живым, пока не придумаем, как его использовать. Тогда он останется свежим.
— Лучше давайте убьем его. Он и сейчас выглядит не слишком свежим.
— Джентльмены, вы совершаете ошибку, — произнес я. — Я не сделал ничего такого, что заслуживало бы смерти. И я не без таланта. Кроме того, вы не обсудили вариант, что взамен я буду вынужден убить всех вас. Я не собираюсь умирать просто так. И я буду благодарен вам, если вы прекратите колотить меня палками.
Звук моего голоса поразил и шокировал меня. Почти такой же грубый, как голоса личинок. В мою первую попытку общения на их языке мне было не до музыкальности.
— Эй, пацаны, вы слышали? Это слизень сказал? Или шутит кто-то из вас? Гари? Стэнли? Вы тренировались в чревовещании?
— Это не я.
— И не я. Звук точно исходил от него.
— Эй, слизень, это был ты? Ты можешь разговаривать, слизень?
— Разумеется, могу, — ответил я. — Я не младенец. А также не слизень. Я существо более высокоразвитое по сравнению с вашим видом, если, конечно, вы — типичные представители. Или может вы еще дети. Может быть, вы на стадии куколки. Скажите, вы на раннем этапе развития, на этапе завершения формирования или вы настоящие взрослые?
— Эй, пацаны, мы не обязаны выслушивать всякую чушь от какого-то слизня. Сейчас я размозжу его проклятую башку.
— Это не голова, это хвост.
— Джентльмены, возможно, я могу вам помочь, — сказал я. — То, по чему вы так усердно колотите, мой хвост, и я предупреждаю, чтобы вы прекратили это занятие. Разумеется, я разговаривал хвостом. Я делал так исключительно подражая вам. Я новичок в вашем языке и в вашей манере разговаривать. Вполне возможно, я совершил нелепую ошибку. Те выросты, которыми вы раскачиваете в воздухе, это ваши головы? Ну, тогда я буду говорить головой, раз такой у вас обычай. Но предупреждаю еще раз — не стучите палками по обоим моим концам.
— Эй, пацаны, держу пари, мы могли бы продать этот кусок желе. Держу пари, мы загоним его Билли Вилкинсу для его „Рептильей фермы“.
— Как мы дотащим его туда?
— Заставим идти. Эй, слизень, ты умеешь ходить?
— Я умею перемещаться, само собой, но я не буду рисковать, переваливаясь на паре ходулей из плоти, подняв голову в воздух, как это делаете вы. Я не привык передвигаться вверх тормашками.
— Ну, тогда пошли. Мы продадим тебя Билли Вилкинсу для его „Рептильей фермы“. Если ты ему подойдешь, он поселит тебя в водоем с большими черепахами и аллигаторами. Как думаешь, они тебе понравятся?
— Я одинок в этом затерянном мире, — ответил я с грустью в голосе, — и даже ваша компания, неошелушившиеся личинки, лучше, чем ничего. Мое стремление — найти семью и обосноваться здесь, чтобы спокойно провести остаток жизни. Возможно, обнаружится совместимость между мной и видами, о которых вы упомянули. Я не знаю, что они из себя представляют.
— Эй, пацаны, вообще-то этот слизень неплохой парень. Я бы потряс тебе руки, слизень, если бы знал, где они у тебя. Пошли к дому Билли Вилкинса и продадим его.
II
Мы пошли к дому Билли Вилкинса. Мои друзья были поражены, когда я поднялся в воздух, и решили, что я сбежал от них. Но у них не было причин не доверять мне. Без них я мог бы добраться до Билли Вилкинса, используя интуицию, но и тогда я бы все равно нуждался бы в надлежащем официальном представлении.
— Эй, Билли, — заговорил мой самый громкоголосый друг по имени Сесил, — сколько дашь за слизня? Он летает, разговаривает и вообще неплохой парень. Ты соберешь больше туристов на шоу, если в нем будет участвовать говорящий слизень. Он мог бы петь, рассказывать истории и, держу пари, играть на гитаре.
— Ну, Сесил, я дам вам двадцатку на всех и попытаюсь позднее выяснить, что это такое вы мне принесли. Предчувствие подсказывает мне в настоящий момент, что я могу позволить себе рискнуть с этой штукой. Я всегда могу замариновать его и демонстрировать публике как настоящую почку бегемота.
— Спасибо, Билли. Счастливо оставаться, слизень.
— До свидания, господа, — ответил я. — Хотелось бы, чтобы вы навестили меня как-нибудь вечерком, после того как я освоюсь с новым окружением. Закачу дикую вечеринку для вас — сразу же, как только выясню, что такое дикая вечеринка.
— Боже мой, — промолвил Билли Вилкинс, — оно разговаривает, оно действительно разговаривает!
— Мы же сказали тебе, что оно умеет говорить и летать.
— Говорит, оно говорит, — повторил Билли. — Где этот проклятый художник? Юстас, беги сюда! Нам нужна новая вывеска.
Черепахи в водоеме, в который меня определили, придерживались здоровой незамысловатой философии, которая отсутствовала у ходячих личинок. Но они были медлительны, им не хватало внутреннего задора. Их нельзя посчитать неприятной компанией, но в то же время они не доставят мне душевных волнений и не дадут сердечной теплоты. В этом отношении ходячие личинки вызывали во мне больше интереса.
Юстас оказался черной личинкой в отличие от остальных, которые были белыми; но, как и у них, у него отсутствовала собственная внешняя оболочка, и так же, как и они, он передвигался, переваливаясь на ходулях из плоти с поднятой в воздух головой.
Не то чтобы я неискушенный или не видел двуногих раньше. Но я не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь сможет обыденно воспринимать зрелище двуногого, путешествующего на свой своеобразный манер.
— Хороший денек, Юстас, — произнес я вполне любезно. Глаза у Юстаса были большие и белые. Он представлял собой более благообразный экземпляр, нежели другие личинки.
— Это ты говоришь, брат? Скажи, ты действительно можешь разговаривать? Я решил было, что мистер Билли дурачится. Теперь просто сохрани это выражение на минуту и позволь мне запечатлеть его в памяти. Я могу нарисовать все, что когда-нибудь запечатлел в памяти. Как тебя зовут, нескладеха? Есть у слизней имена?
