И прямо на кафельной стенке начинает изображать. И так у него, хитрюги, все ловко выходит, И вдруг - спотык!..
- Брек! - говорю.
И на той же плитке начинаю его сигмы разгибать.
- Ах вот как! - говорит Оскарик. - Ну, как знаешь, как знаешь.
И сублимирует в неизвестном направлении.
Смотрел я, смотрел на его каракули, ничего не высмотрел и поплелся домой. Дома еще часа три ковырялся. "Нет, - думаю, - недаром тебя, Саня, отцы-профессора определили по экспериментальной части. Теоретик из тебя, как из шагающего экскаватора: за сто метров горы роешь, а под пятой лягушки спят". Стал я выписывать на лист слева свои закорючки, справа Оскариковы. До середины дописал и все понял. И где я вру, и где Оскар врет, и что должно быть в действительности. Задачка - чистая арифметика, опыт - что поленья в печку класть. Сижу смотрю, очами хлопаю, а тут звонок. Телефон. Оскарик звонит.
- Санечка, - говорит, - а это вот не купишь? - И начинает мне те же выкладки теми же словами.
- У самого есть, - говорю, - дальше вот что.
- Альгамбра, - отвечает он. - Ты, Саня, голова, и я, Саня, голова!
А что из этого вытекает?
- А проистекает, - говорю, - то, что если ты немедленно ко мне не проследуешь, то я за себя не ручаюсь. Вплоть до ломки мебели и битья посуды. Нету никакой моей мочи перед лицом открывающихся перспектив...
По-честному, на этом вся история открытия и кончается. Без всяких там задумчивых волчков. Ей-богу! Ведь правда же, неинтересно! Ньютону хоть яблоко на голову упало - предмет эстетичный по форме и аппетитный по содержанию. А мне что прикажете? Так в веках и оставаться при кафельной скрижали из курилки? Осатанеть можно от тоски. Чем не юмористическая трагедия?
Ну ладно, сатанеть мы не будем. У нас для этого других причин достаточно. Я вам не случайно всю эту историю рассказывал, а в виде присказки. А сказка-то будет впереди. И не вся. Не вся, отрывок только.
Кончили мы с Оскариком расчеты в три дня, обоснование эксперимента написали и вломились к Земченкову, к Виктору Палычу. Да-да, к тому самому. Он уже членкором был, нашим замом по науке. Так и так, говорим, нужен нам для эксперимента ни больше ни меньше, а куб из золота с ребром в семьдесят сантиметров.
Он, душа, аж взвился:
- Да вы что, ребята! Вы понимаете, сколько он будет весить?
- Понимаем, - говорит Оскарик. - В исходном виде шесть и шестьдесят пять сотых тонны. Но это только в исходном, потому что мы его с трех сторон просверлим через каждые десять сантиметров сквозными каналами, чтобы обеспечить охлаждение жидким водородом и получить узлы массы. И штуцера приварим. Тоже золотые. Вот эскиз, посмотрите.
- Ох, люблю я вас, ребята! - говорит Виктор Палыч. - Очень вы хорошие ребята. А сколько будет стоить этот ваш кубик, вы себе отчетливо представляете?
- Это как сказать, - говорю. - Если по международному курсу, то шесть с половиной миллионов рублей без стоимости обработки. Ну обработка-то недорогая, тысяч двадцать потянет, спецсверла опять же делать надо.
- А больше вам ничего не надо? - спрашивает он. - Может, вам еще надо, чтоб "Зенит" чемпионом стал?
- Надо, - хором говорим мы с Оскариком. Но тут мы подумали: если немножко разорить у Благовещенского стенд и кое-что переделать, - немного, тысяч на двести пятьдесят - триста, - то мы обойдемся.
- Ах, обойдетесь! - говорит Виктор Палыч. - А что в результате?
- А в результате, - говорю я, - будем иметь электростанцию на сто восемьдесят мегаватт с собственным потреблением сорок. Итого, чистый выход сто сорок мегаватт. Это с запасом. Три года можно так работать. А потом еще три года будем иметь сто пятьдесят мегаватт при собственном потреблении пятьдесят, но уже без запаса. А потом куб надо будет заменять, потому что он уже будет на треть палладий.
- Палладий, - говорит он. - Две тонны палладия - это тоже неплохо. Ну а какова вероятность успеха?
- Нас двое - природа одна, - говорит Оскарик. - Значит, вероятность успеха шестьдесят шесть и шесть в периоде. Иными словами, две трети.
- Ну вот и прекрасно, - говорит Виктор Палыч. - А знаете ли вы, какой годовой бюджет у нашего института?
- Знаем, - говорю. - Что-то около восьми миллионов.
- Вот именно, что около. Восемь миллионов сто двадцать шесть с половиной тысяч рублей. И за каждый рубль я сражался, как Илья Муромец. Так что ваши семь миллионов плюс столько же на непредвиденные расходы для меня добыть - ровным счетом никаких трудов не составляет. Да и вероятность какая! Балаев и Джапаридзе против матери-природы! Еще и половину меня запишите. Выйдет без малого семьдесят один с половиной процента! Все ясно... Все работы прекращаем, всех докторов и профессоров увольняем на пенсию, чтобы они институтское производство не загружали своими мелочами. Кстати, и у Благовещенского стенд отбираем, нечего ему с ортометронами возиться, когда нас такие идеи озаряют. И наваливаемся! Золото уже везут в спецвагоне, тридцать три богатыря его стерегут. Балаев и Джапаридзе у сверлильного станка на карачках ползают, стружечку золотую в мешочек собирают для отчета. И через полгода, от силы через три квартала, членкор Земченков включает рубильник. Гром и молния! И нас с вами в наступающей тишине остальными двадцатью восемью с половиной процентами невероятности по шеям, по шеям! Так, что ли, молодые люди?
- Да нет, - говорю, - не так, конечно. Но делать-то надо, Виктор Палыч! И меньшие размеры эксперимента ничего не дадут. Критический конус не развернется. Вы посмотрите расчеты.
- Посмотрю, - говорит Виктор Палыч. - Обязательно посмотрю. И не только я посмотрю, все посмотрят. Кому надо, те и посмотрят. А чего не поймут, молодые люди, так обязательно у вас спросят. И для начала, будьте любезны, вы расчетики свои приведите в божеский вид, размножьте экземплярах в двадцати, как положено... Сколько вам на это надо?
- Четыре дня и один час, - ехидно говорит Оскарик. - День в порядок приводить, три дня бегать, просить и час печатать.
- Спокойней, - говорит Виктор Палыч. - Спокойно, Оскар Гивич. Впрочем, я не возражаю, если вместо расчетов вы возьметесь за реконструкцию нашей копировки и закупку оборудования... Не хотите ли?
- Не хочу, - говорит Оскар.
- Вот и никто не хочет, - говорит Земченков. - И приходится все Льву Ефимовичу делать, да и мне еще ему помогать. А он и Лев, да не Толстой, и Ефимович, да не Репин. Сами знаете, кто он. Ни написать, ни нарисовать действующего оборудования не может. А так бы хорошо было! Так вот, значит, экземплярчики мне на стол. С визой ваших обоих руководителей. И Фоменко, и Месропяна. Семинар у нас до февраля расписан, так мы проведем внеочередной. В отделе у Благовещенского. Тем более что и стенд его вам подходит. Устраивает?
