— Что, работать не любишь? А есть давай! На! — ремешок свистнул еще раз, по щеке.
Дернувшись, Антон молча пристроился перед деревянной кадкой и начал ожесточенно мять скользкие ошметки потрохов. Протухли они что надо — в лицо пахнула тошнотворная вонь.
— Как взялся… Думаешь, скоро уйдешь от нас… Что, хочешь уйти, а?
Антон молча мял кишки. Отвечать бесполезно.
— Гляди, молчит — наверное, не хочет… Конечно — где его еще будут кормить, мешок с дерьмом!
Вжикнувший ремень еще раз ожег плечо — стиснув зубы, Антон продолжал налегать на хлюпавшее месиво.
— Чего молчишь? Отвечать не хочешь? Мне не хочешь отвечать? А ну говори — хочешь остаться или нет!
— Не знаю, — огрызнулся Антон, сознавая, что делает ошибку.
Ым тут же оживилась, придвигаясь к нему поближе — одутловатое сизое лицо с заплывшими щелками глаз оказалось совсем близко.
— Что ты сказал? А ну, повтори!
— Не знаю…
— А что ты знаешь, ублюдок необрубленный! Смотри сюда! Говори, что ты знаешь!
Она тяжело дышала, неестественно расширенные глаза таращились бессмысленными бельмами, выделяясь в полумраке. Антон отодвигался, остро ощущая свое бессилие. Похотливая самка уже не понимает слов — многолетняя звериная тоска толкает ее… Словно бы нерасчетливым движением он выплеснул из кадки жижу — хозяйка отшатнулась.
— Ах ты… ублюдок… На тебе, на, на!
Она принялась стегать его по чему попало своим кожаным ремешком, служившим в качестве шнура на одежде — сейчас он видел, как в такт ударам мотаются ее большие отвислые груди. Успокоившись, она, еще тихонько рыча, отползла в свой угол. Подруги вокруг опасливо молчали, зная взбалмошный нрав старшей. Антон продолжал механически месить жижу отстебника горящими от ударов руками. Ничего… Он перетерпит. Скорее бы уж…
— Никуда ты не уйдеш-шь… — донеслось до слуха шипение из угла — Никуда не уйдешь… Сдохнешь, сдохнеш-шь…
«Сама сдохнешь, карга старая…» Антон постарался не обращать внимания на зловещее шипение хозяйки. Все равно, пока не вернутся вои, она не решится что-нибудь предпринять. Бабу, виновную в смерти воя, распотрошат не хуже гурма. А пленный для воев что мертвый… Какое счастье, что фермеры Верхнего поселка не пришибли этого Взига! Если они договорятся об обмене… Что ж, он сможет продолжить свою миссию. Только более подкованным…
* * *
…Когда он в первый раз увидел синеющие холмы этого мирка, он и представить себе не мог, чем закончится эта «дипломатическая экскурсия», как выразился Генеральный Посол. Экскурсия… Что ж, сначала так и было — объезд поселков, разговоры с фермерами и укоренниками, возделывающими эту равнину уже в течении десяти лет. Неспешные беседы за кружкой пива где-нибудь в местном баре, единственном на всю округу. Вот только предмет этих бесед не располагал к благодушию. После всех положенных стадий контакта люди все еще не чувствовали себя в безопасности в собственном доме. Местные специалисты пасовали — и вот прилетел он, представитель элиты ксеноба… Молокосос со студенческой скамьи.
Наставники посчитали это задание вполне подходящим для выпускного экзамена. Произвести учет всех факторов: демографического, психологического, социально-исторического… Расследовать историю контакта — не обидели ли, не дай бог, бедных туземцев. А туземцы жируют на дармовых харчах и в ус не дуют.
Кочевые становища в экваториальной области со времени освоения превратились в оседлые — и уже в три слоя обложены дерьмом, которое им лень выгрести. Зачем, если скоро уже и это можно будет делать руками пришлых поселенцев. А пока что вечная угроза войны дает бывшим кочевникам сытое безбедное существование. Никто и не догадывался до поры, что подарки племенам при переговорах не могли быть посчитаны ничем иным, как данью. Для народа, не имевшего в языке даже слова «мир», вполне естественная вещь… И вот «хозяева» новоявленных данников начинают проявлять свой норов — угоны скота, поджоги строений, посевов… Так, забава, военные игры. Но однажды такие игры заканчиваются убийством…
* * *
…Шесть часов до первого полдня — руки начинают тихонько ныть, саднят многочисленные ссадины, разъеденные кислой жижей отстебника. Ым выгоняет его на заготовку обеда — даже она, старшая в роду Яобая, не может и слова произнести в присутствии «торчков» и даже кришей. А он, как-никак, мужик, хоть и необрубок… Антон тихонько плетется к закрайне с миской хрящей — это его отдых. После того, как подруги сварят из этих хрящей что-то вроде клея, работа будет продолжена — надо будет перехватить свою долю похлебки, по цвету, да и по вкусу больше всего напоминающую опарыши. Впрочем, от брезгливости он избавился за первую неделю плена — голод не тетка.
В Яме сегодня людно — необрубки тешат свое самолюбие, занимая места самых сильных воев. Гвалт и выкрики разносятся далеко окрест — ругань, хвастовство количеством «осчастливленных», высказывания о бабах… Впрочем, о чем им еще говорить.
Антон боком начинает спуск к огню — костер один на все становище, и любое едово заваривают здесь. Ым поступила мудро, отправляя его, единственного оставшегося в поселении «не-человека»-мужчину. Любая из подруг задержалась бы на такой прогулке как минимум на час — «торчки» взяли за правило поощрять «огарышей» к сексуальным экспериментам.
Проковыляв к огню, Антон без лишних слов взгромоздил на подставец свою миску и быстренько отошел в сторону, стараясь по возможности слиться с бурой землей. Сегодня ему повезло — торчки увлечены разговором: «…накось, выкуси — чего, ты думаешь, они будут ждать?…а сам дрочило нечесаный, письком побитый — вот привезут, тогда посмотрим…» «Когда такое было, чтоб нелюдя на человека менять… Да вот он, сидит у хухры, прирежь его, посмотрим, что Яобай скажет… Да на что нам…»
Антон сидит, опасливо кося глазами, невольно пытаясь втиснуться в глинистую почву. Обсуждают нынешнюю экспедицию в Верхний поселок. До него пол большого дня пути — вои отправились с вечера… Он невольно смотрит вдаль — но поднимающееся от костра марево не дает разглядеть горизонт. Яобай обещал договориться об обмене — Антон, как мог, уверил его в ценности своей персоны.
Хрящи в лоханке начинают скворчать — схватив миску за оттопыренные края, Антон переваливает ее к себе и быстро семенит наверх, зажав костыль под мышкой. Случайно задетый им криш отлетает в сторону — вскочив, тот под общий одобрительный визг провожает оплошавшего пинками до самого верха.
Наконец, Антон выбрался на ровную поверхность. «Уф!. легко отделался…» Попытавшись вытереть пот со лба, он роняет костыль. Но теперь можно не спешить… Кое-как приладив миску под локтем, он еще раз долгим взглядом окидывает горизонт. Потом, опустив глаза к миске, плетется к становищу.
