— А Таврия — это от «тавро»? — радуясь своей догадке и возможности хоть слово вставить в запальчивую речь Олега, спросила Катя.
— Именно! Скифы-скотоводы ставили на лошадей и коров свои тавро. А скифы-пахари — поднепровцы — снабжали всю Скифию хлебом.
— Но почему они называли себя скифами? — более уверенно задает следующий вопрос Катя и прикусывает губу от стыда за невежество, услышав: «Глупый вопрос! Они не называли себя так. Отец истории Геродот сообщает, что скифы-днепровцы назывались сколотами». — А может быть, так в передаче грека звучит другое, известное нам имя — склавины, славяне? И запомни — практически ни один народ не называют соседи так, как он называет себя. Немцы называют себя дейч, а итальянцы их — алеманами, мы — немцами, кто-то — швабами. Китайцы зовут себя хань, но их каждый народ называет по-своему. Самоназвание армян — хай!
— Как много ты знаешь, Олег, — вырвалось у Кати.
— Как мало я знаю! — помолчав, непривычно тихо и печально произнес он. — Все, что я рассказываю тебе, можно узнать, прочитав всего лишь несколько книг в твоей библиотеке — «Историю» Геродота, 4-й том, «Географию» Страбона, другие переводы греческих и латинских авторов. Но они пишут о скифах! А мы должны доказать, что под этим именем уже тогда жили славяне. А для того нужно найти веские свидетельства… Если бы письменные… Нашел же Арциховский сотни берестяных грамот в Новгороде, а до того считалось, что северная Русь была почти что безграмотной.
— Потому ты и раскапываешь курганы?
— Потому.
— А какими были скифы? Черными, белыми?
— Такими же, как мы, — русыми и светлоглазыми. А дети их, как пишет Геродот, рождались седыми — белоголовыми. Меня так и звали в детстве — седой! — тряхнул рыжеватой шевелюрой Олег.
— Значит, ты скиф! — улыбнулась Катя.
— Именно! У меня и фамилия скифская! — Оршев! Считается, что город Орша — он в верховьях Днепра, в Белоруссии, заложен еще в скифское время. На гербе его пять стрел. Знаешь, почему?
И он рассказал ей историю о походе персидского царя Дария на скифов, о том, как скифы заманили огромное войско врагов в глубь своих земель, далеко на север, изнурили его голодом, оставляя за собой пустые края, а потом отправили к Дарию послов с загадочными дарами — лягушкой, мышью, птицей и пятью стрелами, что означало: если не забьешься как мышь в нору, если не проскачешь болота как лягушка и не улетишь как птица, то наши стрелы настигнут тебя. И Дарий спасся позорным бегством.
Огромной была земля скифов-сколотов — от Дуная и Карпат до реки Ворсклы. Но они и сами ходили походами в дальние страны и основывали там государства — на Кавказе, в Малой Азии, где основали Лидию и Мидию. В Палестину и другие земли. И не всегда возвращались назад, оседали в далеких странах. Но те, кто тосковал по родине, — возвращались.
Катя представила себе мчащихся всадников с длинными светлыми волосами под островерхими шапочками-скифками, с загорелыми лицами и глазами синеватой сирени, как у Олега. Много Олегов в кожаной одежде, любовно расшитой женскими руками крестиками и черточками, что должны уберечь любимого от несчастья. И Катя пожалела, что не в моде сейчас вышитые мужские сорочки, а то бы вышила Олегу такую. Правда, мода возвращается…
…Соседям Карповым она сказала, что выходит замуж за Олега. Марья, всплакнув, сказала на то: «Дай-то бог, дай-то бог, ох и радая я за тебя, Катюшка!»
Мысль о том, что они поженятся, внушил ей сам Олег, часто повторял: «Никуда отсюда не уеду. Пойду преподавать историю в здешнюю школу. Каникулы у педагогов длинные — хватит времени для археологии. Купим мотоцикл с коляской и объедем с тобой, Свечка, всю Скифию — до самого Меотийского болота — то бишь Азовского моря, по которому плавали скифы».
А один разговор с Олегом решил ее судьбу, хотя он того и не заметил.
Олег как-то, по привычке расхаживая по низенькой комнатке, задумчиво размышлял вслух:
— Наверное, есть и другие пути знать далекое прошлое. Был такой случай. Совершенно невероятно — но факт. Одна женщина после тяжелой болезни забыла свой язык и заговорила на каком-то неизвестном доселе. Врачи пригласили языковедов. Оказалось, она говорила на хеттском! Давно умершем языке! Незадолго до того письменные памятники хеттов расшифровал чешский лингвист Грозный и доказал, что принадлежит он к индоевропейским, близок древнеславянскому. И это понятно: хетты жили по Дунаю, а потом — в Малой Азии. Дунай упоминается более семидесяти раз в известных славянских памятниках. Эх, если бы мне две жизни. Свечка, одну бы я отдал археологии, а вторую — психологии.
— Почему психологии?
— Потому что человек использует только десять процентов мозга. Остальные девяносто в бездействии! Не они ли хранят память предков? Нельзя ли заставить мозг пробудиться ото сна, вспомнить дела давно минувших дней?
Кате захотелось сказать, что раз не может быть у Олега второй жизни, то психологом станет она. И заикнулась было:
— Может, мне на отделение психологии поступить?
— Зачем? — удивился Олег. — Оставайся в библиотеке. Прекрасное занятие для женщины. Будешь мне помогать работать с книгами.
Не видел он в вас, Екатерина, Сергеевна, соратника! И вы ничего не сделали для того, чтобы увидел.
…Подкрадывался август, и Катя должна была решать — поступать ли ей в институт в этом году или в следующем или оставаться в библиотеке. Как-то она заговорила об этом с Олегом:
— Скоро август. Не знаю, как быть…
— И я не знаю, — помолчав, произнес Олег. И Катя не поняла, к чему относится его «не знаю». — Что-то борщ сегодня невкусный, — вдруг раздраженно бросил он. — Опять перекипятила! Говорил же, что ем только слегка подогретый!
И он шумно отодвинул тарелку. Потом в установившейся тишине долго катал хлебный мякиш, глядя в окно, избегая часто моргающих от набегающих слез глаз Кати. И вдруг сказал:
— У меня на квартиру первая очередь. А профком что-то затягивает, видно, поняли, что могу не вернуться. Надо ехать! — И стукнул ладонью по столу, расплющив мякиш.
— Ты откуда знаешь, что профком затягивает? — задержав дыхание, спросила она.
— Жена написала. Я не говорил тебе, что состою в законном браке, прости. Это не имело никакого значения. У меня с ней давно нет контакта, она к другому уходила, пока я на практике преддипломной был, а дочку — два года ей было — матери моей отвезла. Для нее-то я и хочу квартиру получить, для дочери. А сейчас жена с дочкой живут в коммуналке, там сосед вечно пьяный. Вот такие дела.
Она молчала, убитая известием. А сказать ей хотелось многое: «А ты подумал, что будет со мной? Что мне-то теперь делать? Ты уедешь. Как я буду без тебя? И что скажу людям?»
