Неужели он всегда был таким самодовольным и напыщенным, как в этот проклятый Богом день? И что случилось позже? Тогда он понятия не имел о том, что ждет его в будущем, само-собой не знал он этого и теперь. Долго ли длилась его счастливая жизнь с Валерией, получила ли признание его новая книжка о феодальном судопроизводстве — вот вопросы, на которые он не находил ответа.
На заднем сиденье автомобиля лежали перчатки Валерии. Родни, не отрывая глаз от дороги, потянулся за ними, уверенным движением, вовсе не соответствующим тому чувству внутреннего бессилия, что постоянно испытывал, положил в ящик. Валерия — жена, бесконечно дорогое ему существо, находилась в столь же незавидном положении, только вот обсудить между собою то, что происходит, они никогда уже не смогут.
Он медленно ехал по Бэндбери-роуд. Как всегда, сосуществовали четыре уровня реальности: внешний мир Оксфорда; абстрагированные мысли и впечатления Родни, наплывавшие по раз и навсегда установленной программе; горькие размышления «затаившегося» Родни; едва заметные лица зрителей, то приближавшиеся, то удалявшиеся без видимой на то причины. Эти четыре уровня иногда смешивались друг с другом в немыслимый коктейль, и тогда Родни казалось, что он окончательно спятил. (Кстати, можно ли сойти с ума, будучи заключенным в оболочку трезвого рассудка? Родни захотелось вдруг попробовать.)
Иногда он улавливал обрывки разговоров публики. Хоть это вносило некоторое разнообразие и отличало один день от второго.
— Ну и чучело! — говорили одни. — Если бы он мог себя видеть…
Другие шептали:
— Видишь ее прическу?
Или:
— Нет, ты посмотри, не могу поверить!
Или:
— Мамочка, что он такое ест, коричневое что-то такое?
Или частенько слышалось:
— Знал бы он, что мы его видим!
Когда он подкатил к колледжу и выключил зажигание, отозвался колокол близстоящего костела. Так, сейчас он встретится с дряхлым профессором в душной аудитории и будет пить с ним какую-то дрянь вместо вина. И, Бог знает в какой раз, будет широко улыбаться — чего не сделаешь ради карьеры. Его мысли галопировали вокруг да около, пытаясь вырваться из жестких рамок. Ох, если бы он мог хоть что-то сделать, этот день уже закончился бы. И наконец пришла бы ночь — последний взрыв хохота зрителей при виде его пижамы и ночной сорочки Валерии — и забытье.
Забытье… длящееся вечность и не более, чем миг. ОНИ перемотают ленту и запустят снова.
Он наслаждался беседой с профессором. Профессор наслаждался беседой с ним. Да, чудесный денек! Нет, что вы, с тех пор он никуда не ездил, когда же это было — еще в прошлом году. Далее следовала фраза, приводившая этих проклятых бездельников в бурный восторг, Родни при всем желании не мог не повторять ее снова и снова:
— Ах, каждый из нас может рассчитывать на бессмертие в той или иной форме.
Ему пришлось это сказать, сказать снова, не заикнувшись, сказать точно так же, как тогда, когда он произнес эти дурацкие слова впервые, сказать теперь, когда пожелание это сбылось, исполнилось столь абсурдным образом. Ах, скорей бы все это кончилось, хоть бы лента у них оборвалась!..
И тут лента и в самом деле оборвалась.
Свет замигал и превратился в мглистое фиолетовое сияние. Температура снизилась до нуля, звуки исчезли. Родни Фурнелл застыл на месте, словно парализованный, с рюмкой вина в правой руке.
Мерцание, фиолетовое сияние, глухота добрались уже и до него. И хотя он чувствовал, что начинает таять, душу всколыхнула вдруг абсолютно абсурдная, безумная, но горячая и всепоглощающая надежда. В мгновение ока «затаившийся» Родни овладел душой и телом Родни «прежнего».
Рюмка вина пропала, словно ее и не было, профессор растворился во тьме. Воцарились мрак и безмолвие. Родни огляделся по сторонам. Это было инстинктивное действие, НЕ ПРЕДУСМОТРЕННОЕ СЦЕНАРИЕМ, Родни не только все еще жил, но и обрел вдруг свободу.
Мыльный пузырь XX века лопнул, и Родни очутился в будущем. Он стоял в самом центре темного помоста. Судя по всему, тут только что взорвалась какая-то штуковина. Над ним нависало нечто вроде стрелы подъемного крана с кабиной на конце и торчащими снизу воронками, из которых клубами валил сизый дым. Сомневаться не приходилось, это и был проектор времени, или как он там назывался, выведенный из строя чем-то вроде короткого замыкания.
Все внимание Родни сосредоточилось на ближайшем окружении. Он с восторгом следил за тем, как среди зрителей ширилась паника. Они орали и толкались, в центре зала разгорелась даже драка. Все зрители, и мужчины и женщины, носили вместо одежды бесформенные прозрачные мешки, окутывавшие их с ног до головы. И они имели наглость смеяться над его пижамой!
Родни осторожно приблизился к краю помоста. Осознание того, что он свободен, ошеломило его на первых порах, он с трудом верил в то, что действительно живет. Затем пришла трезвая мысль: свобода бесценна, вдвойне бесценна после того, что с ним вытворяли! — надо бежать, спасаться. Родни спрыгнул с помоста и помчался к выходу, но притормозил у огромной афиши:
АО с О.О. «ХРОНОАРХЕОЛОГИЯ» предлагает:
ЛИКИ СТОЛЕТИЙ!
ПОСМОТРИ, КАК ЖИЛИ ТВОИ ПРЕДКИ!
УМРЕШЬ СО СМЕХУ, НАБЛЮДАЯ ЗА НИМИ!
И ниже:
ПОДРОБНОСТИ В ПРОСПЕКТЕ!
Сдерживая дрожь в руках, он выхватил один из проспектов, сунул в карман и побежал дальше.
Его догадка относительно ярмарки оказалась верной. Валерия и он сам выступали в балаганном представлении. Везде вокруг возносились гигантские шатры. Между ними бродили люди, сбиваясь в шумные и веселые толпы и не обращая на бегущего Родни особого внимания. Развевались на ветру флаги, откуда-то сверху лилась звонкая приятная музыка, загорались и гасли неоновые буквы огромной рекламы:
ТОЛЬКО С АНТИГРАВОМ СБУДУТСЯ ТВОИ МЕЧТЫ!
Чуть поодаль гигантский плакат зазывал:
ТОЛЬКО У НАС: ЖУТКИЕ ВЕНЕРИАНЕ!
К счастью, вдали показались уже входные ворота. Родни со всех ног помчался к ним, огибая какую-то мощную конструкцию, возле которой стояли в очереди люди, нетерпеливо поглядывая на розовую надпись:
ТОЛЬКО У НАС: ЭРОТИКА В СВОБОДНОМ ПАДЕНИИ!
Кто-то из обслуживающего персонала удивленно вскрикнул и попытался его задержать. Родни припустил еще быстрее. Он, задыхаясь, несся по гладкой, словно атласная лента, дорожке пока не наткнулся на странный предмет в форме ботинка, но величиною с небольшой дом, стоявший на обочине. Он заглянул в окошко — несколько топчанов и ни единой живой души. Родни, не раздумывая, скользнул внутрь и, хрипя рвущимися на части легкими, рухнул на эластичные подушки из пенопласта.
