- Как будем ехать?
- Через Уральск - там начинается магистральная трасса.
- Лучше через Кандагач на Гурьев.
- Атласу не верьте, Евгений Петрович - по нему дороги республиканского значения, а как оно в натуре, на себе испытали.
И вот мы снова в пути - Сейдахмед крутит баранку, я сижу рядом.
- Поедем через Гурьев.
- Не поеду.
- Поедем.
- Я не хочу гробить машину.
- А я- время!
- Зря стараетесь, Евгений Петрович, - говорит Сейдахмед, обозначивая обозленные скулы.
- Почему зря?
- Потому что моторчики для стрижки овец есть. Лежат на складе. Собственными глазами видел.
Я улыбнулся...
- Управляющий хочет продать государственный двигатель, а я как бельмо вот и отправил.
- И про моторчики знали?
- А как ты думаешь?!
- Зачем же вы поехали? - злые скулы Сейдахмеда обозначились резче.
- Если по честному, - сказал я, - осуществить заветную мечту, - посмотреть пустыню.
Скулы смягчились:
- В таком случае поедем через Гурьев!
Впереди, несколько сбоку от дороги, поднималось что-то похожее на купола и храмы.
- Что это?
- Мусульманские захоронения, - сказал Сейдахмед, опустив противосолнечный щиток.
- Подобного никогда не видел.
- Хотите поближе?
Я кивнул. Машина свернула с дороги и, поднимая колесами саксаул, остановилась возле кладбища. Аккуратные бетонированные дорожки вели нас от одной могилы к другой. Входы в карликовые храмы - храмы, напоминающие макет сказочного древневосточного города - закрыты; на двустворчатых металлических дверях, окрашенных зеленой краской, висят замки; точно такие, как на складах нашего управления.
- Там гробы?
- У нас в ящиках не хоронят, - ответил Сейдахмед и улыбнулся, освобождая на висках чуть заметные морщинки - подошел к одному из храмов, - у нас копают яму с углублением в виде ниши - там и лежит покойник; правда, не на спине, как у вас, а на боку - лицом в сторону Мекки. Умершему оставляют кувшин с водой и лепешку. Яму накрывают плитами, потом строят это, - притронулся к стене, - или это, - показал на бескупольное надгробие, - там те, кто победнее!
Меня заинтересовали мраморные доски, заделанные в стены заподлицо - они сообщали короткие сведения о покойниках: среди совершенно непонятной мне арабской вязи встречалось и современное казахское письмо - письмо с русскими буквами.
- А кладбище действующее! - я посмотрел на Сейдахмеда.
Он ответил кивком.
- Да, но поблизости ни одного аула!
- Сюда за сотни километров привозят.
- Какой смысл?
- Родовая традиция.
- Одни мужчины! - сказал я, читая доступное: имена, даты, фамилии...
- У нас женщин хоронят отдельно - поедем?
Окрестную тишину взорвало всхлипывающее покашливание двигателя: купола качнулись - одолевая солончаковые кочки, машина выехала на трассу. Заросли саксаула исчезли... На асфальте появились песчаные наползы - стали попадаться все чаще и чаще - соединились: невольно заставили нас свернуть, кинув под протектора наезженную, вьющуюся среди барханов колею, которая тут же превратилась в лабиринт - расщепила себя на такое количество близнецов-отростков, что мы выбирали путь наугад, придерживаясь ответвлений, позволяющих нам не терять из вида клонящееся к закату солнце... Однообразная панорама утомила меня: глаза пытаются остановиться хотя бы на чем-нибудь привлекающем внимание - ничего! Пески, пески и пески... Исключение - колеса грузовых автомобилей с лопнувшими, искореженными, потрескавшимися от зноя покрышками - из года в год оставляли шофера этот металлолом на сыпучих склонах. Я представил себе, как происходила смена изношенного колеса - в руке гаечный ключ, из гортани - отборный мат: "Любопытно, - подумал я, - кому предназначались проклятия - имели ли они конкретный адрес?" Именно в этот момент наша машина осела.
- У кэнаузен сэгын! * - процедил Сейдахмед, прислушиваясь к шипению.
Я выскочил из кабины - осмотрел колесо.
- Гвоздь!
- Загнать бы его шайтану в бок, - сказал подошедший Сейдахмед, притрагиваясь к ржавой шляпке, - придется повкалывать!
Я стою на дужках насоса. Моя спина двигается то вверх, то вниз... Из моей гортани вырывается самый сочный букет, какой можно себе представить - я поминаю управляющего - чехвостю на чем свет стоит - это он виноват, что у нас нет запасного колеса... Хорошо, что я бросил в кузов несколько камер, а так ожидай масленицу - здесь! - среди зыбучих песков! Работа закончена. Мы едем. Наши лбы покрыты испариной. Я продолжаю думать об управляющем - веду с ним воображаемый разговор:
- Замыкал на корпус, - говорю я, показывая голубой проводок. Обратите внимание, Андрей Лаврентич, изоляция не перетерлась - ее кто-то надрезал!
- Смешно, Евгений Петрович, ей богу смешно - диверсантов ищете?
- На такую хитрость только свои способны, - возражаю я спокойно, движок-то на сварочном аппарате волговский!
- Ну и что? - спрашивает он меня, как бы не понимая.
- А то, что проводок надрезали с целью - аппарат не работает, его и списать можно, а двигатель - за милую душу, налево!
Я давно убедился в том, что управляющий греет руки на всем, что можно продать. В прошлом году перед тем, как списать колеса, он отправил меня в командировку за ненужными переключателями, в этом - за моторчиками. Почему же я поехал? - посмотреть пустыню, или потому, что мне все опротивело? - и то и другое, но главное - я знал, что голубые проводки надрезаны, двигатели проданы были бы и при мне. Я не мог помешать этому - доказательство у меня есть - оно рядом со мной - в кабине:
- Как ты относишься к тому, что Андрей Лав-рентич не чист на руку? спрашиваю я у Сейдахмеда - молчит - поджимает губы.
- Как? - переспрашиваю я настойчиво.
- Овцы едят ту траву, которая у них под ногами, - отвечает он мне, с еще большей сосредоточенностью всматриваясь в дорогу.
- Дай, сяду за руль! - я обращаюсь к нему с доброй улыбкой, потому что понимаю - дело не в Сейдахмеде, не в управляющем и даже не в том, что над управляющим стоит еще один управляющий - такой же, как первый; а там еще один и еще один - каждый ничем не отличается от предыдущего.
- Дай, сяду за руль! - повторяю я свою просьбу вполголоса.
Он нехотя тормозит - уловил, что у меня гнусное настроение. Мы меняемся местами: я благодарен ему и за то, что он не припомнил момента, когда я по своей неопытности чуть не разбил машину; и за то, что теперь мои глаза, мой мозг, все мои нервы поглощены действительностью - подъемами, спусками, поворотами - той реальностью, которой дышит окружающая нас пустыня.
_______
* У кэнаузен сэгын - казахское ругательство
