При виде распростертого на земле тела глаза генерала сначала широко раскрылись, затем, наоборот, сузились. Он задумчиво погладил подстриженную бородку.
- А, капитан Риннова! Вот значит где тебе довелось встретить достойного противника. И не твой удар в сердце поверг его наземь, напротив, его шпага лишила тебя жизни.
Его взгляд упал на раненого юношу. Товарищи молодого варвара невольно отступили назад. Лишившись поддержки, юноша покачнулся, но сумел устоять и смело посмотрел на генерала.
- Это твоя шпага поразила капитана Риннову?
- Я убил его в честном поединке, - ответил юноша. - Спросите любого.
Генерал Корст кивнул.
- Трудно поверить, что кто-то смог скрестить свое оружие с капитаном Ринновой и после хвастаться, что остался жив. Но это произошло. Как твое имя?
- Конан.
- Из северных варваров.
- Я - киммериец.
- Он опасно ранен? - обратился Корст к товарищам Конана, которые явно старались укрыться от взора генерала.
- Эти царапины на ребрах неопасны. Рука проткнута насквозь. К тому же он потерял много крови из-за раны в бедре, но главная артерия не задета.
- Отлично. - Генерал Корст сделал знак своим людям. - Он останется жить, для того чтобы его повесили в назидание другим. Каковы бы ни были причины ссоры, Конан из Киммерии, наемник, не должен безнаказанно убивать офицеров королевской гвардии.
Конан зарычал и бросился на Корста. Гвардейцы преградили ему путь.
Он сумел убить двоих, прежде чем его оглушили и сбили с ног.
- Теряем хорошего солдата, - произнес Корст, когда Конана выволокли из казармы. - Но этих варваров надо приучать к дисциплине.
1. ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ ПОМОСТ
Утреннее солнце слепило глаза, за много дней привыкшие к тусклой полутьме подземелья, освещаемого лишь тюремным фонарем. Утро обещало быть ласковым, но только не для осужденных узников, которые вслепую брели к поджидающему их эшафоту, крепко закрывая глаза от режущего дневного света. К тому времени, как они пересекли тюремный двор, зрение понемногу восстановилось и их взорам открылись свисающие петли виселиц и огромная толпа народа.
Конан краем глаза посмотрел на эшафот. На фоне слепящего солнца отчетливо выделялась черная линия поперечного бруса, с которой подобно черной паутине, свешивались семь веревочных петель. В ноздри ударил острый сладковатый запах мертвечины. Он исходил от разлагающихся трупов семи преступников, повешенных на прошлой неделе, чьи тела были оставлены висеть на эшафоте вплоть до приведения в исполнение следующего приговора. К этому запаху примешивалось зловоние толпы, собравшейся поглазеть на интересное зрелище.
Конец алебарды ткнулся Конану в спину.
- Шагай, висельник - прикрикнул на него охранник.
Конан грязно выругался и двинулся вперед. Грязный, небритый, закованный в тяжелые цепи, охватывающие его лодыжки и запястья, киммериец тем не менее двигался легко и свободно. Благодаря его дикой жизненной силе, его раны зажили за тот месяц, что он вынужден был провести в тюрьме Кордавы. Та же жизненная сила помогла пройти ему через все муки заточения с несломленным духом и с несклоненной головой.
Подобно дикому зверю, попавшему в клетку, Конан зализывал свои раны, выжидая любой возможности вырваться на волю. Стараясь, чтобы его не услышали стражники, Конан целыми ночами тер звенья цепей друг о друга, бил их о камни, пытаясь освободиться от кандалов, в которые он был закован. Конечно, помимо цепей существовали еще решетки на окнах и стражники за дверью, но это был уже следующий этап. Конан искал малейшей возможности для побега, самого крохотного шанса, одного из тысячи, но он так и не появился. И теперь, когда вместе с другими осужденными его вели к эшафоту, Конан продолжал внимательно осматривать площадь, заполненную народом, а его мозг отчаянно пытался найти способ обмануть палачей.
Тюремная площадь, или, как ее здесь называли, Танцевальный Помост, была заполнена до отказа. Сегодня был базарный день. Каждую неделю жители близлежащих городков и деревень съезжались в столицу Зингары, где на бурлящей и гомонящей рыночной площади можно было приобрести глиняную посуду, разнообразные продукты, ремесленные изделия, а также рыбу и экзотические товары, завозимые сюда с побережья Западного океана. А что еще может украсить лучше праздничный день, чем бесплатный спектакль казнь на Танцевальном Помосте?
Неспокойное море тел. Любопытствующие взоры устремленные на семь жертв, с трудом пробирающихся к помосту. Семь человек, ничем, по существу, не отличающихся от сотен своих собратьев, собравшихся здесь, чтобы насладиться зрелищем их предсмертных мук. Семь человек будут сегодня танцевать для них. Толпа не была настроена враждебно, но и не проявляла симпатий к осужденным. Она была охвачена одним-единственным чувством ожиданием увлекательнейшего зрелища. Нет, это тысячеголовое чудовище не подымет свои многочисленные руки, чтобы вырвать осужденных из цепких объятий палачей, но зато завопит в тысячу глоток, если его лишат ожидаемого удовольствия.
То там, то здесь в толпе мелькали лоточники, наперебой расхваливая свой товар, шныряли, подобно шакалам, менее заметные воры-карманники и мошенники всех мастей. На решетках переносных жаровен шипели и дымились аппетитные куски мяса, рыбы, овощей. Этот запах напомнил Конану, что он не ел со вчерашнего дня.
- Можно и голодным повисеть, чего даром пищу переводить, - заявил утром надзиратель.
Это высказывание стоило одному из охранников сломанного зуба, когда Конана отковывали от стены. Только оглушив киммерийца алебардой, тюремщики смогли закончить свою работу.
- 3а это, - пообещал стражник, тыча окровавленным носком сапога в разбитое лицо Конана, - ты будешь повешен последним. У тебя будет возможность понаблюдать, как вздернут остальных крыс, а затем мы не спеша займемся тобой, и ты покажешь нам все па, на какие способен и каким обучился у своих приятелей-висельников.
Для киммерийца такой поворот событий был, в какой-то мере, на руку. У остальных заключенных оковы сняли, а руки стянули веревкой за спиной. Но опасаясь необузданной ярости молодого, сильного варвара, стражники не рискнули снять с него кандалы, и Конан отправился на виселицу в цепях.
Как истинный стоик Конан решил, что если ему будет суждено умереть, он умрет с достоинством. Он спокойно взойдет на эшафот, если, конечно, не возникнет возможности бежать. Единственное, что его мучило, это голодные спазмы в желудке. Конан мысленно приплюсовал это к остальным оскорблениям, которые ему пришлось пережить за последнее время, с тем чтобы впоследствии отомстить за все сразу. В ту минуту, когда большинство людей взывают к богам с просьбой о помиловании и милосердии, Конан испытывал только жгучую ненависть и жажду мщения.
