Поручик был бледен. Бледен так, как может побледнеть худощавый, напудренный человек. Только яркие подкрашенные губы и большие глаза резко выделялись на белом лице. В этих темных глубоких глазах зажглось какое-то новое, неприятное чувство.
– Князь, вы простите, но я не совсем понимаю.
Он сидел, выпрямившись, до странности пристально глядя на князя.
– Что же здесь не понимать? – ротмистр раздражительно фыркнул. – Ну, да, самые ответственные дела – их выполняю я. Об этом знаю только я и поручивший. А на следующий день весь читающий мир узнает об этом.
– И вы… соглашаетесь… быть убийцей?
– Ну, да, – ротмистр шептал так же доверчиво, – первый из них был Франц Монроу – секретарь стачечного фонда. Вечером он вышел из дому и не вернулся больше. Второй – большевик Седов из России. Третьего – Христиана Герца…
– Господи помилуй, вы убили Христиана Герца? – крикнул поручик, подымаясь.
Он крикнул это так, что оглянулись сидящие за соседними мраморными столиками. Светлый, отделанный позолотой и увитый ползучей зеленью зал был полон посетителей. Все говорили о своем, никто не обращал внимания на соседей. И тем не менее зал стал умолкать, и удивленные лица быстро оборачивались к их столу.
– Сядьте! – прохрипел ротмистр. Его бурая рука до боли сжала руку Журбачева.
Поручик сел. Вокруг снова был смех и шумные разговоры.
– Ну, да, – сказал после молчания ротмистр, и сразу подобрался. – Да, это я убил Герца. Что вы скажете на этот счет?
– Но ведь это… – поручик смотрел с негодованием, – это не было политическое убийство. Я знал Герца – он был только дельцом, тут и не пахло политикой. У него вышла ссора с Гутманом, целлулоидным фабрикантом…
– Вы ошибаетесь! – сказал ротмистр угрожающе и резко. Таким тоном, – это помнил поручик, в былые годы в застенке контрразведки он допрашивал пойманных большевиков. – Вы ошибаетесь – Герц помогал коммунистам Гутман представил мне доказательства… Сам он…
– Так вы договорились с Гутманом? – сказал поручик, начиная холодеть. – Вы действовали от него? Может быть, он и платил вам за это убийство?
– Да, он платил мне, – отрезал князь.
Дрожащей рукой поручик стал надевать перчатку.
– Вам платят частные люди! – перегнувшись через стол, он повысил голос. – Частные люди, вы понимаете это? Платят за что? За убийство их личных врагов. Да, да, только их врагов, не заблуждайтесь. Вы, русский офицер – орудие в их руках.
Он натянул, наконец, перчатку, и почти нахлобучил на голову свою мягкую шляпу. Бросив кредитку на блюдо, он быстро встал из-за стола.
– Стойте! – крикнул ротмистр. – Стойте же, или…
– Белая гвардия, – спасители отечества, кондотьеры! – поручик скривился от горечи и отвращения. – Прощайте, ротмистр Львов! Я не доносчик, но надеюсь, мы никогда не увидимся больше.
– Подождите! – крикнул князь, огибая стол. – Поручик Журбачев, подождите!
Пробегая между праздничными столами, мельком он взглянул на часы. Было без двадцати двенадцать. Еще двадцать минут… Но он догонит этого дурака. Он докажет…
Он выбежал на улицу, в фантастический свет несущихся мимо авто трамваев. Стоя у входа, поручик смотрел на часы.
– Поручик! – сказал ротмистр, злобно задыхаясь. – У меня ведь нет баб, у меня нет женщин, на деньги которых я могу ходить в серебре и в замше…
Поручик густо покраснел. Он с силой отбросил руку князя. Он бросился к медленно идущему автобусу и исчез в его мерцающих недрах. Князь последовал за ним…
В своем пузатом, дрожащем нутре, на мягких, подогнутых лапах, автобус нес их панорамой берлинских улиц. Мало-помалу ротмистр осознал, что едет в нужном ему направлении. Он уже успокаивался – место его назначения близилось с каждой секундой. Он приподнялся, – револьвер болтался в кармане, – «дело прежде всего», – подумал он. Это дикое обвинение – Журбачев пьян или сошел с ума. Но сначала покончить с делом. И он тупо удивился, увидев что поручик впереди тоже встает и делает шаг к выходу.
Они сошли вдвоем на просторной площади, а яркий автобус унесся вдаль.
– Поручик, – сказал князь. Он стоял, закинув голову, и выжидательно и просяще смотрел на Журбачева, – мы сейчас расстанемся – я пойду направо, вы налево. В последний раз выслушайте меня, поручик.
Поручик обернулся. Он ждал, опираясь на трость.
– Миша! – князь плотно ухватил его за мягкий обшлаг. – Миша, ты неправильно понял… Даю слово князя и дворянина, я был уверен, я и теперь уверен, что казню большевиков. Да, верно – я беру поручения у частных лиц. Но разве это не все равно? Я брал деньги, но за что? Я должен жить, не могу издохнуть, как пес. Вот и сегодня – разве не большевика, не проклятого советского агитатора я убью сейчас?
Поручик молчал. Князь продолжал возбужденно:
– Миша, подумай, ведь это же риск, даже я не пошел бы на это за деньги. Охотиться за человеком, идти одному, убивать его сзади… Тебе говорят – в такой-то час, в таком-то месте вы встретите такого-то. И больше ничего. Если я попадусь, меня будут судить, как убийцу. Разве можно это сделать за деньги? Разве можно поверить…
Он робко взглянул. И острое бешенство, бешенство жирного человека горячей струей вновь толкнуло его в сердце.
Поручик верил. Он стоял также, опершись на трость, устремив вниз свои большие карие зрачки. Но в этих зрачках князь не прочел ничего хорошего. В них были презренье, гадливость, страх, и только сочувствия себе не видел в них ротмистр.
– Хорошо, – сказал поручик, – я, князь, понимаю, не мне осуждать вас… Может быть, – он подыскивал слова, – может быть, вы правы в своем роде. Но, простите – почти двенадцать. Я должен идти…
Они стояли в самом центре площади, зыбкий свет высоких фонарей с четырех сторон теснил и разгонял мглу. Недалеко были деревья парка.
Неожиданно что-то странное, похожее на жуткое предчувствие, начало зарождаться в сознании князя. Он опустил руки и отступил назад.
– Вы идете в этот парк?
Поручик сделал утвердительный жест.
– Я вам не советую делать этого, господин поручик.
– Вы шутите, князь? – поручик тоже отступил, меряя князя взглядом. – Я иду туда на частное свидание. И я запрещаю вам мешаться в мои дела.
– А я, – крикнул ротмистр, – я запрещаю вам идти в этот парк.
Поручик пожал плечами и пошел к парку.
– Я запрещаю вам это потому, – сказал князь голосом глухим и медленным, – потому что вы противник политических убийств. А через пять минут, ровно через пять такое убийство произойдет в этом парке.
– Но, князь; этого не может быть, – поручик обернулся потрясенный, – в этом парке меня дожидается дама.
Он не видел, как переменился в лице князь Львов при последних словах. Теперь он уже сам схватил его за большую, горячую руку. И эта рука начала дрожать мелкой пугающей дрожью.
– Вас будет ждать дама? – мертвым голосом сказал ротмистр. – Дама в сером авто на третьей освещенной аллее? Вы подойдете к ней и сядете в авто? Так?
Теперь понял и поручик. Совсем другими, расширенными, осознавшими все глазами смотрели они друг на друга.
– Хорошо, – после долгого молчанья сказал ротмистр, – идите.
Но Журбачев не уходил. Он смотрел на ротмистра, и сопоставлял, и думал. Он был безоружен, кругом было пусто, ни одной живой души. Его сердце колотилось коротким, отчётливым стуком.
Ротмистр стоял неподвижно – короткая, упрямая фигура, в долгополом пальто, с руками, засунутыми в карманы. Из-под сломанного козырька кепки маленькие глаза внимательно следили за Журбачевым.
– Князь! – нерешительно произнес поручик. – Князь!
Князь молчал, стоя в той же позе.
– Хорошо, князь, я пойду, – сказал поручик, и его упавший голос неожиданно охрип, – я пойду и не обернусь ни разу. Но помните, моя смерть, именно моя, камнем ляжет на вашу душу. Вы знаете, кто я, каково мое прошлое, и скажу еще – мою любовницу зовут фон-Финк, она жена банкира Финка…
Он оборвал и пошел. Кулаки Львова сжались в карманах; он стоял напряженный, с толстым, багровым лицом, глядя вслед уходящему Журбачеву.
