Вот правая рука шевельнулась, выползла с толстым, коротким маузером. Он поднял руку и вновь уронил ее.
И вдруг уходящий изменил свой размеренный шаг. Он не выдержал. Он странно пригнулся и побежал. На белых плитах, на черном фоне близких деревьев его элегантная фигура делала фантастические зигзаги.
Князь вскрикнул и, выбросив руку, зажмурившись от бешенства и напряжения, два раза нажал упругий, короткий спуск…
…А утром князь получил пухлый пакет.
«Господин фон-Финк, – прочел он, – благодарит вас за успешное окончание дела. Условленная сумма прилагается, за последствия можно быть спокойным. Господин фон-Финк полагает, что дальнейшее знакомство между им и вами не является необходимым».
Подписи не было.
Третья вероятность
I.
Командир сторожевого авиаотряда повесил трубку. Подошел к столу, что-то записал на краю узкого листка. Резко повернулся к красноармейцу, сидевшему на табурете у окна.
– Товарищ Богданов, это смерть. Их бомбовоз вылетел пять минут тому назад. Будет здесь через двадцать. Самое скверное – им точно, известно расположение замаскированных складов. Полдюжины бомб, – и весь западный участок останется без снарядов. И это накануне генеральной контратаки. Ни одного зенитного орудия. Ни одного летчика. Можно ли было раскассировать всех. Вы уверены…
Человек с табурета кивнул головой.
– Я уверен. Двое возвратятся скоро, но не раньше, чем через 40 минут. Произошло недоразумение. Сидоров…
Закоптелая скрипучая дверь открылась. В комнату вошел летчик.
Летчик был одет в черную, истертую и обвисавшую кожу куртки и теплых штанов. На голове – кожаный шлем, облегающий затылок и переходящий в широкие уши, застегнутые под подбородком. На лбу – под коричневой кожей лица, под парой бледно-голубых усталых глаз поблескивали другие, безжизненные глаза – тусклые пилотские очки.
– Товарищ Сидоров.
– Товарищ командир, поручение выполнено удачно.
Удалось кончить на час раньше. Самолет в исправности. Сдан мотористам. Прошу принять рапорт, товарищ командир.
– Товарищ Сидоров.
– Только что получил известие о тяжелой болезни сына. Сюда пробралась жена – достала пропуск командующего армией: Если мое двухдневное отсутствие не может повредить…
Летчик, протянул рапорт. Командир покачал головой.
– Мне очень жалко, товарищ, но я не могу принять его. Вы летите снова. Скажите мотористам, чтобы аппарат был готов. Видите ли, товарищ, через четверть часа здесь будет польский бомбовоз. Задание – разрушить наши склады. Все летчики в отлучке. На вас остается последняя надежда. Вы должны задержать его. Хотя бы на двадцать минут. Напрягите всю ловкость, не жалейте пулемета. Помните, – вся судьба участка в ваших руках.
Летчик повернулся и вышел. По коридору застучали и замерли его уверенные шаги.
Красноармеец у окна – начальник роты обслуживания – заговорил после минуты молчания.
– По-моему… тут две вероятности. Или он будет действовать смело и тогда, возможно, задержит налет, или… Вы слышали его обстоятельства. По-настоящему, женатых нельзя допускать в ряды красвоенлетов. На всякий случай, пойти – расставить ребят с винтовками. Но… возможная высота исключает мысль о такой защите.
Командир сидел у стола, сгорбив спину и опустив на руки остроконечную краснозвездную голову.
II.
Самолет был готов. Приподнявшись на стройных передних лапах-шасси, с круглой, неподвижно устремленной вперед головой мотора, с распростертыми мощными крыльями и опершимся в землю длинным хвостом, он только ждал седока, чтобы отважно броситься вперёд – в голубую неизвестность. Внутри уже билось его мерное стальное сердце – сердце, отбрасывающее назад мелкие дымки сгоревшего бензина. Два моториста возились около, выверяя и исправляя последние неточности машины.
Сидоров стоял здесь же – человек в черной коже, человек с голубыми глазами, рыцарь воздуха, снова уносившийся в воздух. Он последний раз стиснул в объятиях дрожащее тело – такое слабое и податливое – и опустил руки.
Из-под синего платка смотрели на него большие умоляющие глаза. В его душу проникал волнующий голос – голос двадцатилетней матери, раздавленной страхом потери единственного сына.
– Костя, милый, ведь, это в последний раз. На полчаса… Ты не будешь рисковать… А потом со мной… Я так устала. Я не могу без тебя, Костя!..
– Товарищ Сидоров, вижу неприятельскую машину. – Молодой моторист выскользнул из-под крыла, протягивая в даль измазанную маслом руку.
– Костя.
Сидоров снова пожал тонкие пальцы и бросился к самолету. Мигом очутился внутри. Ноги на рулях поворота, лопатки – в жесткую спинку сиденья, руки – на руле глубины и на черных рычажках, приводящих в действие привинченный сверху угрюмый пулемет.
– Товарищ Сидоров…
– Костя…
– 20 минут…
– Пускай!
Четыре крика столкнулись с равномерными взвывами и свистом, и, отброшенные, затерялись внизу. Крылатая машина скользнула вперед. Прыжки по земле, земля уходит. Самолет несся вверх и вверх, навстречу неумолимому, быстро растущему врагу.
III.
Они встретились… Парень начинает обстрел… Берет высоту… Ловко, мать его в сердце…
Высоко в ярком безоблачном небе встретились два врага – маленький светлый крестик самолета и большая темная тень с рядами широких крыльев и смертоносными подвесками под фюзеляжем. Бомбовоз был захвачен врасплох. Он начал поворачиваться на месте, стараясь сбить пулеметами кружащегося сзади противника.
Внизу кучка людей, одетых в шинели и шлемы, с биноклями и винтовками в руках. И немного в стороне еще одна фигура – маленькая тонкая женщина, в темном платочке. И все они – и женщина, и шинели, думают только об одном – об одиноком седоке аэроплана, от успешных действий которого зависит победа тысяч – победа Красной армии, может быть, победа единственной в мире свободной страны.
Самолеты продолжали крутиться на месте, вычерчивая сложные, необыкновенные фигуры. То, что снизу казалось веселой и увлекательной игрой, было на самом деле лихорадочным пулеметным боем. Нападал истребитель, хорошо защищенный бомбовоз мог легко отбиваться от легковесного противника. Но время, время…
Тяжелый зрачок командира скользнул по темному циферблату, по медленной (не остановилась ли) стрелке и снова устремился вверх. Прошло пять минут. Еще пятнадцать до возможного прибытия аэропланов. Часы, самолет, часы…
– Смотрите. Мы погибли. Самолет приближается. Смотрите.
Да, тактика бандита резко изменилась. За пять минут перестрелки, угадав желание задержать его во что бы то ни стало, он, не переставая стрелять, начал снова двигаться к складам. Истребитель Сидорова беспомощно вился сбоку.
– Белые морды. Они поняли нашу мысль. Они сбросят бомбы и спокойно уйдут обратно. Кончено. А Сидоров… Что он хочет делать.
Восклицание… Несколько моментов недоумения… Потом…
Напряженную тишину всколыхнул громкий вздох многих грудей. За вздохом – отчаянный крик догадавшейся женщины.
Красный самолет, покружившись над неуклонно идущим вперед бомбовозом, вдруг резко поднялся над ним. Потом начал падать вниз – пропеллером вперед, все скорее и скорее. Бомбовоз рванулся в сторону.
Но было поздно. Маленькая машина врезалась в его расколовшийся корпус.
Высоко в небе сверкнул огонь и громыхнул столб черного дыма. Бесформенная пылающая масса – воздушная могила героя – медленно падала вниз.
Двое красноармейцев склонились над распростертым на земле женским телом. Бледный командир положил руки на плечо соседа, снявшего шлем и вытиравшего обильно проступавший пот:
– Товарищ Богданов, вы, кажется, говорили о двух вероятностях. Но, понимаете ли, Сидоров знал, что будет, если бомбовоз долетит. А относительно семьи – он прежде всего был коммунистом… Я только хотел сказать, что то, что он сделал, было третьей вероятностью.
Порошок идеологии
I.
