Женщина круто повернулась и ушла, волоча за собой девочку.
— Она всегда любила покушать, — подал голос с топчана Барро.
— Пожрать, — уточнил Кнехт и тоже лег.
— Ах, мальчики, только не надо про спагетти, я на диете! Ох, мальчики, я на нервной почве опять набрала лишний килограмм… Но согласись, в двадцать лет Розита была чертовски хороша!
— Тогда и я был чертовски хорош, — заявил Кнехт. — В двадцать лет это не проблема.
— А я и сейчас ничего.
— Если бы, — сказала женщина, снова появляясь в коридоре. — Два потасканных облезлых придурка. И может, я дезертир, а вас-то — выгнали! Трусы, лодыри и пьянь, вот кто вы оба.
— Что за эпитеты, Розита. Ребенку вредно такое слушать.
— А он и не слушает, он выше этого. Эгон, какого черта вы тут делаете?
— Посадили, вот и сидим, — объяснил Кнехт.
— Какого черта вы в моем городе?!
— А-а…
— Если честно, мы тут случайно… — начал Барро.
— Заткнись, Гейб. Ни слышать, ни видеть тебя не желаю. Матерь божья, куда все пропало, от тебя же ничего не осталось! — воскликнула женщина в сердцах. — Ты все пропил — и свой талант, и остатки совести заодно! Подумать только — охотник за головами! Свободный художник Габриель Барро… Да на тебя смотреть больно!
— Ой-ой-ой… — пробормотал Барро язвительно и перевернулся на бок.
— Мы тут случайно, — сказал Кнехт. — У твоих Ландау конфликт с Голдбергами. Тебе надо было подмять под себя обе семьи, а ты, как обычно, разинула варежку. Вот Голдберги и сдали Ландау полиции. Сказали, на них работает мутант. Сами в это не веря, просто чтобы нагадить. Ортега тоже не поверил, но слил инфу на городское дно. А мимо проезжали мы…
— Проползали по дну, — уточнила женщина с плохо скрываемым отвращением.
— Хотя бы. А ты, как всегда, считала ворон — и засветилась. Сто раз я тебе говорил: не зевай на работе, убьют! Без толку… И вот мы здесь. Буэнос диас, Розита. Есть идеи?
Женщина думала. Девочка грызла конфету, сверля Кнехта черными глазенками. Барро, казалось, уснул.
— Я хочу только одного, — медленно проговорила женщина. — Чтобы меня оставили в покое. Ты ведь больше не служишь, Эгон, верно? Значит, ты не вызвал группу. Смотри на меня!
— Мы работаем за деньги, — сказал Кнехт. — А ты стоишь миллион. И неизвестно, во сколько оценят девочку. Нужна мне тут группа? Я собирался нейтрализовать тебя, а девочку выкрасть и удрать через границу. Прости уж за такую прямоту. Вот я и говорю теперь — есть идеи, Розита?
— Полтора миллиона, и мы забудем о тебе навеки, — подал голос Барро.
— Заткнись! — крикнула женщина.
Воздух в камере Барро сгустился и потяжелел. От мужчины, лежащего на топчане, остался только расплывчатый силуэт. Неподвижный силуэт.
— Никогда ты его не любила, — бросил Кнехт. — Смотри не прибей ненароком. Он уже не тот, что раньше.
Женщина смотрела на Кнехта, тяжело дыша. На лбу ее выступили капли пота. Девочка оторвалась от конфеты и с интересом уставилась на маму. Потом вслед за ней перевела взгляд на Кнехта.
— Зря ты это, — сказал Кнехт безмятежно. — Бизнес есть бизнес. И напрасно ты приучаешь ребенка таращиться на людей страшными глазами.
— Не любила… — протянула женщина. — Вот и нет. Давным-давно я любила Гейба. Только он меня не замечал. А потом его окрутила эта белобрысая дылда, и я поняла, что он просто глуп… А ты по-прежнему силен, Эгги.
— Это уже не сила, Розита, это опыт и голые нервы. Скоро нервов не останется, и я буду слаб. Мы быстро изнашиваемся, увы. Будь проклят тот день, когда я вступил в Шестую Бригаду. Черт побери, она ведь называлась Миротворческой… Теперь она такая только по документам.
— Да, в народе ее зовут Истребительной. — Женщина невесело усмехнулась. — Народ не ошибается. И он за нас, не за вас. А ты, значит, начал сомневаться, Эгон? Все-таки установка защищать и служить ломается даже у таких твердолобых.
— Я защищал и служил почти двадцать лет, — мягко сказал Кнехт. — Не осуждай меня. Ты-то сбежала. Я не смог. И вот мы… По разные стороны решетки.
— Она нас всегда разделяла, Эгон. Только я не понимала этого по молодости. Я не создана для войны, мое дело — мир. Я несу людям тишину и покой, я учу их, как быть счастливыми. А ты всегда был охотником на людей. Нашел свое место в жизни… Значит, говоришь, бизнес есть бизнес? Хорошо, ты получишь миллион. Ландау заплатят тебе сегодня же. А ты забудешь, что меня видел. И сделаешь так, чтобы этот жалкий нюхач тоже все забыл. Я ему не верю, поэтому ты отвечаешь за него. А наша дочь наложит на тебя заклятие. Если ты расскажешь о нас с ней — умрешь. Попробуешь нейтрализовать нас — умрешь. Если это сделает Гейб — все равно умрешь ты. Потому что сделку мы заключим с тобой. Соглашайся, Эгон. Это хорошая сделка. Как раз для тебя, ведь ты прекрасно умеешь забывать.
— Наша дочь?… — тупо переспросил Кнехт.
— Ты умеешь забывать, — повторила женщина.
Кнехт сидел на топчане и смотрел на девочку. Девочка смотрела на него. Еще секунду-другую они играли в гляделки, потом девочка засмеялась и спрятала лицо в мамину юбку.
— Она, случайно, не умеет гнуть ложки взглядом? — спросил Кнехт.
К конторе Ландау они ехали под эскортом полиции. Барро выглядел смущенным и пришибленным, Кнехт глазел по сторонам и казался абсолютно спокойным. Ландау-старший к ним не вышел, миллионный контракт оформлял Давид, уже не вальяжный, а напротив, испуганно-суетливый. Все формальности заняли несколько минут, и вот двое опять стояли на крыльце, с которого сошли пару часов назад. Нормальный «охотник за премиальные», разбогатев всего лишь за день на пятьсот пятьдесят тысяч без единого выстрела, пустился бы в пляс. Но эти двое не выглядели особенно радостными.
— Нам бы по рюмочке, — жалобно протянул Барро.
— Давайте обратно в машину, — сухо ответил лейтенант. — Вы, сеньоры, отсюда прямо в аэропорт, и аста ла виста. Прямо скажу, возвращаться даже не думайте. Как говорят у вас в Европе — энд нэва кам бэк.
— Чисто из принципа, — сказал Барро. — Мне хотелось бы знать, где-нибудь в этом городе можно поесть французского лукового супа? Просто хотелось бы знать.
— Ты еще хотел очки, — напомнил Кнехт. — Свой любимый «Рэй-Бэн». Он его тут, лейтенант, какой-то бабе подарил. А какой, запамятовал.
— Это все? — поинтересовался лейтенант. — Или будут еще вопросы, сеньор Барро? Свободный, мать твою, художник…
— Только один. Последний. Я вам не показывал свой коронный удар в горло?
С этими словами Барро выбросил руку далеко в сторону и с размаху хлестнул лейтенанта напряженными пальцами по жирным складкам ниже подбородка.
