Но Алекс Батлер не мог заснуть. Посапывал Леопольд Каталински, что-то бормотала во сне Флоренс, ровно дышал Свен Торнссон, и корпус модуля не пропускал никаких звуков снаружи... если там продолжали раздаваться какие-то звуки.
И вновь, как рыба из темных глубин, всплыла из подсознания мысль: этот заунывный вибрирующий звук как-то связан с «Лицом» — Марсианским Сфинксом. И багровые сполохи, и ночные звуки имели отношение к Сфинксу, порождались этим исполином; Сфинкс, похоже, был не просто гигантской скульптурой древнего марсианского Фидия — что-то там происходило... Ареолог вновь представил себе усмехающийся лик-маску, каким тот был виден с борта снижающегося модуля: прорезь рта, высеченный из камня нос, каменная слеза и белесая пелена в провалах глазниц. Что это за пелена? А если это вовсе не туман и не лед? Забраться бы туда, наверх, взять пробы, провести исследования...
Ареолог все-таки знал о Марсе достаточно много для того, чтобы не допускать существования жизни на этой планете. Экспресс-анализ грунта в очередной раз после давней посадки «Викингов» на равнинах Хриса и Утопия показал: поверхностный материал — кизерит, — покрывающий толщу реголита, не содержит никаких следов микроорганизмов. Цветущая некогда планета, которая раньше изобиловала реками я морями, где шли дожди и атмосфера была гораздо более плотной, чем сейчас, тысячелетия назад превратилась в мертвый мир. Красный Гор был убит мощнейшей бомбардировкой астероидами или кометами, колоссальные кратеры Аргир, Эллада, Исида, Тавмасия и Утопия, лежащие словно на одной длинной дуге, застыли на теле планеты скорбными памятниками той давней убийственной бомбардировки...
Алекс Батлер, конечно же, знал и о гипотезе, выдвинутой двумя его соотечественниками — Паттеном и Уиндзором. Эти ученые предполагали, что некогда между орбитами Марса и Юпитера существовала еще одна планета.
Само по себе предположение это никак нельзя было назвать новым: давным-давно говорили то о Фаэтоне, развалившемся на куски, образовавшие пояс астероидов, в результате то ли тотальной атомной войны, то ли экспериментов существ, его населявших, с атомной энергией; то о планете Малдек, тоже некогда взорвавшейся, но уже не из-за баловства с ядерным оружием, а от злоупотребления автохтонов гипотетической «пси-энергией», которая некогда якобы погубила и земную Атлантиду; то об увековеченной в клинописных текстах на глиняных табличках древней шумерской цивилизации планете Тиамат со спутником Луной, пострадавшей от вторжения в Солнечную систему блуждающего небесного тела Нибиру. Нибиру прошел поблизости от Тиамат — и на ней начались мощные тектонические процессы, в итоге разорвавшие страдалицу-планету на две части. Одна из них вместе с Луной была выброшена на другую орбиту и продолжила свою жизнь под именем Земля, а Другая, распавшись, образовала Пояс астероидов...
Гипотеза Паттена и Уиндзора была из той же серии, только «свою» планету, орбита которой проходила между орбитами Марса и Юпитера, они нарекли Астрой. Однажды наступил тот роковой для нее и для Марса миг, утверждали ученые, когда она перешла на пересекающийся курс с Красной планетой. Приблизившись к Марсу на пять тысяч километров притянутая им, как более массивной планетой, Астра пересекла так называемый «предел Роша» и была буквально разорвана гравитационными и электромагнитными силами. Осколки Астры посыпались на Марс и натворили много дел: изрыли его поверхность кратерами, вызвали всеобщий сдвиг марсианской коры, заставили колебаться ось Марса и подавили магнитное поле Красной планеты, резко замедлив скорость ее вращения и практически сорвав плотную атмосферу. И катаклизм этот, по мнению Паттена и Уиндзора, произошел не миллионы лет назад, а не ранее 15 000 и не позднее 3000 года до нашей эры — всего несколько тысяч лет назад. Именно тогда и погибла марсианская цивилизация...
Можно было соглашаться или не соглашаться с мнением этих ученых, но факт оставался фактом: поверхность Марса до сих пор была изрыта тысячами кратеров — следами космической бомбардировки. Марс был мертв — и все эти багровые сполохи и вибрирующие звуки никоим образом не свидетельствовали об обратном; это были проявления каких-то природных процессов, а не признаки того, что Марс до сих пор обитаем.
Алекс Батлер уже почти впал в полудрему, когда вспомнил свой тоскливый тревожный сон, привидевшийся ему в эту первую ночь на Марсе. Перед тем как его разбудил заунывный звук, доносящийся из наружного микрофона, он бродил по каким-то бесконечным коридорам, то и дело забредая в тупики, и никак не мог найти дорогу назад, к воздуху и свету. Эти блуждания были пронизаны такой безнадежностью и безысходностью, что хотелось закричать изо всех сил, но не удавалось даже открыть рот — тело казалось чужим и не подчинялось, как это зачастую бывает во сне. Коридоры тянулись и тянулись, свиваясь в лабиринт, и выход из лабиринта был потерян навсегда...
...А наутро, за завтраком, выяснилось, что и Свену, и Флоренс тоже приснилось нечто подобное — коридоры и тупики.
— Все это обыкновенные фрейдистские штучки, — заявил Леопольд Каталински, обеими руками выдавливая в большую пластмассовую чашку содержимое сразу двух туб с разной начинкой. — Мечетесь, бегаете, потому что подсознательно не до конца уверены в успехе. Ползают в ваших головах червячки сомнения. А мне ничего не снилось, и настроение у меня отменное, потому что я точно знаю: к полудню, ну, может, чуть позже, я доберусь до золота! Если, конечно, мне не будут мешать, — добавил он и забросил опустевшие тубы под койку.
— Возможно, — не стал возражать Алекс Батлер. — Видимо, ты, Лео, более толстокожий, а мы ватуры тонкие, впечатлительные. Все-таки не каждый день случается совершать высадку на другую планету, психологическая нагрузка приличная — отсюда и тревожные сны.
— Я не толстокожий, я уравновешенный, — сказал Каталински. — Эти парни действительно сделали меня уравновешенным! — Он имел в виду предполетный курс психокоррекции.
— Я на нервы тоже не жалуюсь, — заметил Свен Торнссон; у него все еще было заспанное лицо. — Но нагрузочка и в самом деле была будь здоров! Тренажеры-имитаторы это, конечно, хорошо, но реальная посадка на реальный Марс, а не в нашу пустыню это совсем другое. Как говорил папашин приятель он эмигрант из России, — «две большие разницы», После этого и не такое может присниться.
— Батончиков надо побольше с собой прихватить, — сказал Леопольд Каталински. — Толку, правда, от них маловато, но все-таки лучше, чем ничего. А молодцы эти бравые вояки! Выбросили на рынок то, что самим не подходит. Где их разрекламированная задержка времени прихода усталости аж на четырнадцать процентов? Я что-то никакой задержки не почувствовал.
