-- Благодарю вас, Карл... Время терпит, я пожалуй, пройдусь. Я давно не был в Булонском лесу, очень давно, тридцать лет, -- отвечал я.
-- Если вы не возражаете, я немного провожу вас, -- предложил тогда он.
-- Отлично, -- согласился я, и мне действительно было приятно его общество.
Невеселая вышла прогулка. Карл нежданно-негаданно затронул предмет, разговора о котором с ним я предпочел бы избежать...
-- Вы думаете, я не страдал?
-- Думаю, тебе трудно жить, -- задумчиво произнес я.
-- Теперь нет... Мы взрослеем и многое предстает перед нами в ином свете... Мне было трудно, пока не пришло осознание того, кто я.
-- Так кто же такой Карл Велье? -- вполголоса спросил я.
-- Номо --... чье время грядет, чье поколение только завоевывает землю, чье превосходство над человеком, кто для вас совершенство, неоспоримо... В это нелегко поверить, еще труднее понять, что мы не просто монстры, а люди, во многом стоящие на порядок выше.
Он говорил беззлобно, твердо, как будто пытаясь обратить меня в свою веру, словно это было возможно, но я вспомнил Ежи:
-- Странно, вы все как один одержимы одной и той же идеей... Я ведь все это уже слышал, только от убийцы...
Я сказал и пожалел... Карл посмотрел на меня почти разочарованно, с горечью и наверное, с укоризной.
-- Прости, -- молвил я.
Метров тридцать мы прошли храня молчание. Потом Карл заговорил вновь:
-- Когда я пришел в первый раз в школу, нас было всего трое, и самый уродливый -- я. Мои однокашники обращались со мной, как с животным. С той разницей, что животное могут, хотя бы изредка, приласкать. Больше всего моих врагов раздражало, что я был лучше их во всем, я впитывал в себя знания, как губка...
Как только они не изощрялись в способах унизить меня. Однажды они соорудили для паука ловушку; паук -- не правда ли, удачное прозвище?.. Когда я вошел в спортзал, та ловушка сработала, рыбачья сеть подняла меня под потолок, а они стояли внизу, забрасывали меня гнилыми помидорами, тухлыми яйцами и надрывались от смеха... Самое смешное для них началось, когда я освободился... Каким образом? Карл повел туловищем, что могло означать лишь одно -- он перенял привычку отца пожимать плечами, но как нелепо и уродливо выглядело это у него, у ...монстра.
-- ...наверное, настал конец моему терпению. Последствия были ужасными: одному я проломил череп, другому повредил позвоночник, а четверо обошлись сломанными руками, ногами, ребрами... Отец потратил массу денег, чтобы спасти меня от тюрьмы для малолетних преступников, но после того случая все изменилось, меня оставили в покое. Однако еще сильнее стали допекать моих друзей. Тогда мы сплотились. Сначала нас было трое, через год -- пятеро, и уже мало кто осмеливался связываться с нами открыто... Но началась охота, где охотниками были не мы. Винсента сбили машиной, Поля подвесили за обе его головы, Карла Велье возжелали сжечь заживо... Вы считаете, у меня красивое лицо? Но это не мое лицо. То, что вы видите, -- результат кропотливой работы врачей, плоды многократных пластических операций... Но я о другом... Это изматывает, когда борешься с тенью, мы даже не имели представления о том, против кого обратить свой гнев. Одно нас спасало -- слишком уж живучая мы порода. Потом поступил в колледж. В колледже нас была почти четверть, и снова лучшие из лучших -- мы...
Здесь он прервался, шел задумавшись, а после произнес почти по слогам:
"Надо же так случиться... влюбился..."
-- Надо же так случиться... влюбился... Мы учились вместе, но на разных факультетах. Ее звали Луиза. Когда она пригласила меня к себе на загородную виллу, я ни о чем не думал, я был безнадежно, безумно в нее влюблен, и поехал, забыв об осторожности... Мы расположились в огромном зале, прямо на ковре. Она погасила свет. Я слышал шорох ее платья, чувствовал ее горячее дыхание совсем близко... Мы разделись. Она сказала, что на минуту оставит меня, и ушла. Мною овладело смутное беспокойство... Вдруг вспыхнул свет. Я предстал нагим перед толпой зрителей, заполнявших верхний ярус, их становилось все больше и больше, послышался смех... Этот смех снится мне и поныне... Перед глазами все поплыло. Я не видел их. Я искал только ее. Нашел, узнав ее голос:
"Обещанный сюрприз, господа! А'ля паук!"
Карл замолчал. Нельзя было не испытывать сострадания, глядя на его искаженное болью лицо.
-- Почему ты рассказал мне это?
-- Мне кажется, мы будем друзьями...
15.
Вторую половину того же дня я всецело посвятил делам. Из представительства страховой компании отправился в банк, затем в автосалон, к тому же, мне надо было получить водительское удостоверение. Около шести вечера я освободился...
Если когда-нибудь, мальчишкой, вы влюблялись в юную мадемуазель, бродили под ее домом, ночью с надеждой всматриваясь в светлые пятна окон, тогда вы не можете не помнить, как рвалось из груди мятежное сердце и замирало, когда занавески вдруг открывали чье-то лицо...она? Но это если тебе 16, а в 32 (или 62) уже трудно поверить, что вы на это способны...
Я оставил свой новый "порше" перед последним поворотом дороги к крепости Скотта и углубился в лес. Скоро показались высокий забор и вилла. Но только потому, что мне было далеко не шестнадцать, я подумал с известной долей прагматизма: "Какой смысл здесь стоять?" И тотчас ушел.
Когда я вернулся к машине, уже стемнело. Вынырнувший из черного леса автомобиль измерил меня с головы до пят светом фар, свернул на обочину, остановился. За рулем серебристого купе с открытым верхом была Элен.
-- Вы были у отца? -- выйдя из машины, спросила она.
Ей очень шло белое платье, открывавшее плечи и наполовину грудь, узкое до колен, ниже -- широкое и длинное, со скользящим по траве шлейфом.
-- Нет, -- чувствуя, как волнуюсь, ответил я.
Она вдруг стала серьезной:
-- Но почему вы здесь?
-- Хотел увидеть вас, Элен... -- так же серьезно произнес я.
-- Тогда этот вечер мой... Мне нужно только поставить машину.
Я подождал ее, но к ним не заезжал. Вряд ли мне бы обрадовался Скотт, впрочем, как и я ему...
Мы поехали в сторону Версаля, так пожелала Элен.
Мы говорили бесконечно. О погоде, об искусстве, о вкусах и моде, но как хотелось бы мне говорить об ином... О ней, о ее глазах, улыбке, голосе... И что-то настораживало меня в ее взгляде, чуть кокетливом, стремительном, но порой тревожном...
За Версалем, мы снова свернули в лес, и вскоре, рядом с одиноко стоящим двухэтажным особняком времен французских королей у затаившегося в ночи пруда, остановились.
-- Этот маленький дворец -- подарок отца... Я не была здесь целую вечность, -- сказала Элен и пригласила в дом.
За парадным, в зале, наверное, в далеком прошлом принимавшем балы с россыпью галантных кавалеров и блистательных дам, -- с мраморными плитами пола и потускневшими мозаичными панно на стенах, с огромной люстрой и множеством канделябров, с двумя лестницами, расходящимися вверху на бельэтаж с колоннами, куда выходили двери комнат второго этажа, -- царило запустение и веяло унынием.
