Отведя глаза, Грант уставился на Дюваля, тонкие губы которого были растянуты в легкой улыбке.
— Вы вроде нервничаете, мистер Грант. Разве в ваши профессиональные обязанности не входит умение сохранять спокойствие даже в самой нервной обстановке?
«Провалиться бы тебе. Сколько еще лет публику будут кормить дурацкими россказнями о тайных агентах, никогда не теряющих хладнокровия?»
— Нет, доктор, — сказал Грант. — Если бы в своей профессии я всегда сохранял невозмутимость в нервных ситуациях, я уже давно был бы мертв. Просто от нас требуется, чтобы мы действовали достаточно продуманно независимо от состояния нашей нервной системы. Вы же, насколько я вижу, отнюдь не нервничаете.
— Нет. Я испытываю заинтересованность. Я преисполнен чувством... чувством изумления. Мне свойственны невероятное любопытство и восторженность... так что у меня нет времени нервничать.
— Как вы думаете, есть ли у нас шанс погибнуть?
— Надеюсь, что он очень невелик. И в любом случае я ищу утешения в религии. Я причастился, так что для меня смерть — всего лишь переход в другой мир.
Грант не нашелся, что ответить на это, и промолчал. Для него смерть была сплошной стеной, из-за которой не было возврата, и он не мог не признать, что сколь бы логично ни было его представление о ней, в настоящий момент оно давало весьма слабое утешение, учитывая, что червячок беспокойства все же копошился в мозгу.
Он со смущением ощутил, что его собственный лоб также покрыт испариной и, может, он столь же влажен, как у Микаэлса, и что Кора смотрит на него с тем чувством стыда, которое тут же переходит в презрение.
Он импульсивно повернулся к ней:
— А вы признались в своих грехах, мисс Петерсон?
— Какие грехи вы имеете в виду, мистер Грант? — холодно спросила она.
Он не ответил, потому что, сжавшись на сидении, смотрел на огромный диск, нависающий над их головами.
— Что вы чувствуете, доктор Микаэлс, когда вас подвергают уменьшению?
— Предполагаю, что ничего особенного. Это своеобразная форма движения, направленного внутрь, и если оно производится с постоянной скоростью, вы чувствуете себя примерно так же, как спускаясь вниз по эскалатору, который несет вас с неизменной скоростью.
— Насколько я понимаю, это всего лишь теория, — Грант не сводил глаз с миниатюризатора. — А что чувствуете на деле?
— Не знаю. Мне никогда не приходилось этого испытывать. Тем не менее, животные в процессе миниатюризации не проявляли ни малейшего признака беспокойства. Они продолжали вести себя как ни в чем не бывало, что я лично наблюдал.
— Животные? — С внезапной вспышкой возмущения Грант повернулся к Микаэлсу. — Животные? А подвергался ли когда-нибудь раньше уменьшению человек?
— Боюсь, — сказал Микаэлс, — что нам предоставлена честь стать первопроходцами.
— Потрясающе. Разрешите мне задать вам еще один вопрос. До каких пределов простиралась миниатюризация животного — я имею в виду любого живого существа.
— До пятидесятикратного, — коротко ответил Микаэлс.
— Что?
— В пятьдесят раз. То есть, все его линейные размеры уменьшались до одной пятидесятой от нормальных.
— То есть, я бы был ростом в полтора дюйма.
— Совершенно верно.
— Но мы двинемся куда дальше.
— Да. Дойдем примерно до миллиона, я думаю. Оуэнс сможет дать вам точную цифру.
— Предельная точность не играет роли. Главное, что уменьшения таких масштабов никто еще не испытывал.
— Именно так.
— И вы считаете, что мы сможем вынести ту честь, которая была нам оказана в ходе эксперимента?
— Мистер Грант, — сказал Микаэлс, откуда-то из глубин своего существа извлекая остатки юмора, которым были отмечены его слова. — Боюсь, что ничего другого нам не остается. В данный момент мы уже подвергаемся миниатюризации, и, вне всякого сомнения, вы ничего не чувствуете.
— Силы небесные! — пробурчал Грант и, посмотрев наверх, оцепенел от изумления.
Днище диска миниатюризатора, надвинувшегося им почти на головы, светилось далеким бесцветным сиянием, которое шло мощным и ровным потоком. Свет воспринимался не столько зрением, сколько, в основном, нервными окончаниями, так что, когда Грант закрыл глаза и сам предмет исчез из виду, исходящее от него свечение все так же стояло у него перед глазами.
Микаэлс должно быть обратил внимание, как Грант сжимал веки, потому что сказал:
— Это не свет. Это вообще не электромагнитное излучение, какого бы то ни было вида. Это вид энергии, которая не присутствует в нашем нормальном окружении, в нашей Вселенной. Она действует прямо на нервные окончания, и наш мозг воспринимает ее как свет, ибо он не знает иного способа отреагировать на нее.
— Она представляет собой какую-то опасность?
— Насколько известно, нет, но должен признаться, что с таким уровнем интенсивности пока еще никто не сталкивался.
— Мы опять-таки стали первопроходцами, — пробормотал Грант.
— Потрясающе! — вскричал Дюваль. — Как сияние сотворения мира!
Реагируя на излучение, плита под судном тоже засветилась, да и сам «Протеус» стал излучать свечение как снаружи, так и изнутри себя. Можно было подумать, что кресло, в котором располагался Грант, было сделано из пламенных сгустков, но оно продолжало оставаться холодным и массивным. Даже воздух вокруг светился, и Грант вдыхал в себя холодное свечение.
Руки и его, и спутников слегка фосфоресцировали.
Светящиеся пальцы Дюваля прочертили в воздухе знак креста, и излучающие свечение губы шевельнулись.
— Вы вроде испугались, доктор? — спросил Грант.
— Порой молитва рождается, — мягко ответил Дюваль, — не из-за страха, а из благодарности, что тебе довелось увидеть одно из чудес Божьих.
В глубине души Гранту пришлось признать, что он потерпел поражение в поединке. Ему подобная мысль и в голову не приходила.
— Гляньте на стены! — закричал Оуэнс.
Те стремительно расходились в стороны, и потолок улетал вверх. Пределы огромного зала заволакивались плотным густым туманом, излучавшим к тому же свечение. Диск превратился в непостижимо огромный предмет, подлинные пределы и очертания которого скрылись от глаз. Шестиугольники каждой из ячеек превратились в источники нестерпимо яркого света, режущего глаза, словно звезды на угольно-черном небе.
Грант почувствовал, что опасения уступают место захлестывавшему его восторгу. Сделав над собой усилие он торопливо бросил взгляд на остальных спутников. Все они смотрели вверх, словно загипнотизированные сиянием, лившимся из ниоткуда, ибо зал расширился до пределов Вселенной, а сама Вселенная теперь являла собой нечто непредставимое.
