Окровавленный и яростный, Виссарион отбивался веслом. На шестом или седьмом коте ему повезло: шест сбил крылатую бестию в воду. Кот заорал было совсем истерически и замолотил крыльями, поднимая фонтаны брызг и явно пытаясь взлететь, но тут из глубины бесшумно всплыла кошмарных размеров разверстая пасть, усеянная рядами кинжальных зубов, и сглотнула кота. Мелькнул и исчез полосатый хвост. Сейчас же в небо ударил мощный фонтан, но стая, как видно, хорошо знакомая с охотничьими повадками озерного монстра, моментально расеялась с паническими воплями, и под водяную зенитку попала только одна особь. Пасть поймала ее на лету, после чего без всплеска ушла под воду. А еще через мгновение стол закачался – монстр пытался схватить его снизу.
Виссарион задрожал от страха. Не за себя – за груз. Он сам – только придаток, снабженный мускулами и мозгами для выполнения профессиональных обязанностей. Без этого придатка стол не прибудет по назначению. Придаток тоже надо беречь, но груз важнее.
Виссарион снял с предохранителя плазменник. Последний заряд надо было выпустить так, чтобы у зубастого чудовища пропал всякий аппетит. Лучше всего – прямо в глотку.
Он ждал. Чудовище оказалось раздражающе тупым и все пыталось схватить стол снизу, однако даже оно не могло столь широко раздвинуть челюсти. В примитивной животной злобе оно бодало стол, и тот на мгновение выпрыгивал из воды и рушился в туче брызг, а Виссарион едва удерживался на нем. И все же он дождался момента, когда пасть вынырнула рядом со столом и не опоздал с выстрелом.
Монстр затонул и больше не всплывал. Осталось чудовище живо или сдохло, Виссариона нисколько не заботило. Его заботило то, что ветер с гор усилился, налетал злыми шквалами и нещадно трепал парус. Конечно, стол так двигался быстрее, но могла начаться и буря…
Его носило по водам почти двое суток. Вздымались волны, сверкали молнии, выло и грохотало, и часто свинцовые тучи прочерчивал метеоритный след. Буря еще не унялась, когда плавсредство с закоченевшим и обессиленным Виссарионом прибило волнами к западному берегу. Гасла в рваных тучах вечерняя заря. До миссии оставалось по меньшей мере сто семьдесят километров пути. Правда, по равнине. До предельного срока – два дня и три ночи.
От паруса, а значит, и от одежды не осталось ничего; от рюкзака тоже. Голый Виссарион подпоясался веревкой, заткнул за нее плазменник, проглотил последнюю таблетку «АнтиМорфея», заел размокшим брикетом пищевого концентрата, запил водой из озера и, рыча от ненависти, начал переоборудовать плавсредство в предмет, удобный для качения.
…Он шел по выжженным солончакам. Он шел по песчаной пустыне, и раскалившийся песок поджаривал его ступни, а стол предательски вяз, и нечеловеческих усилий стоило втащить его на бархан. Он шел по каменистой пустыне, и это было еще хуже. Он шел по бесконечной степи, и крылатые коты иного вида – наверное, стервятники – кружили над ним с хриплым мявом. Он шел, и шел, и шел…
На запад. Только на запад. По компасу и звездам. Раня ноги о колючки. Катя стол.
Он не мог сильно промахнуться. Степь ровна, как стол, как этот огромный дурацкий стол, и постройки миссии должны быть видны с большого расстояния. Он увидит их. Он дойдет.
…и тогда, получается, кто он такой, дипкурьер Виссарион Шпынь? Придаток? Все-таки придаток и не звучит гордо? Нет, так не пойдет… Он – стольник, вот кто. Или столоначальник. Черт знает, что означают эти древние слова… Но начальник ли он столу? Кто кому служит? Кто для чего предназначен? И зачем вообще все это…
Пить… Жара… Пить. Воды. Только вчера было озеро – где оно? Кто украл? Солнце печет. Смочить бы голову. И горло. Воды. Летучие коты в небе. Ждут. Что там – река?.. Нет, это мираж. Я знаю, что мираж… Пожалуйста, воды. Я что угодно для вас сделаю, хоть незапланированную остановку, только дайте глоток воды…
…Он встретился с туземцами, когда нашел русло полупересохшего ручья, вкатил в него стол, чтобы слегка запрудить, и жадно напился илистой воды. Туземцы, в свою очередь, встретили его гудящим градом булыжников из ременных пращей. Сипло проорав: «Именем Лиги!», Виссарион укрылся за столешницей, как за надежным щитом, и, улучив момент, навел на аборигенов разряженный плазменник. Вероятно, местные гопники были уже знакомы с этим оружием, поскольку мгновенно разбежались с воплями ужаса. Впрочем, испуг туземцев мог быть вызван и иной причиной: изображая, будто целится, Виссарион волей-неволей высунул из-за укрытия лицо…
…На закате двенадцатого дня он лежал ничком без сил и плакал. Иногда в его затуманенном мозгу образовывался просвет и вгонял его в отчаяние. Тридцать километров! Еще целых тридцать. И нет ни одной таблетки. Да если бы и была – организм, наверное, отказал бы, не выдержав хронической перегрузки. Можно долго гнуть сук, но в конце концов он ломается…
Виссарион плакал.
Он одолел все, но его доконала усталость. Он сохранил груз и прошел с ним двести семьдесят километров, а теперь, когда их осталось только тридцать, он не может шевельнуть ни рукой, ни ногой…
ТОЛЬКО тридцать? Не «целых тридцать», а «только тридцать»?!
Именно так. И в этом огромная разница. Особенно когда впереди еще целая ночь – до самого рассвета…
Медленно-медленно, как во сне, Виссарион по очереди подтянул под себя ноги и, стараясь не завалиться на бок, поднялся на четвереньки. Цепляясь за стол, взгромоздился на ноги, почти потеряв при этом движении сознание, но все-таки не потерял. Перед глазами плыло – ну и пусть. У него есть опора. У него есть цель. У него есть долг. Пока он жив, он будет двигаться…
Посланник Лиги на планете Бета Скунса был разбужен в несусветную рань. Правда, представившаяся ему картина того стоила. Посланник перестал позевывать и вытаращился.
– Прошу расписаться в том, что груз доставлен вовремя, – просипела назвавшаяся дипкурьером Шпынем голая образина, стараясь принять достойную позу и делая нечеловеческие усилия, чтобы устоять на сбитых в кровь ногах.
– Постойте, постойте… Какой груз? Круглый стол, что ли? Вот этот?
– С доставкой были проблемы, – пояснил Виссарион, из последних сил удерживая равновесие.
– Н-да… – произнес посланник, критическим взором осматривая царапины, выбоины и отщепы. – Усушка и утруска, так сказать… Вы катили его, что ли?
– Катил. Тащил. Плыл. Дрался. Триста километров… Но все это неважно – я доставил его вовремя! – Виссариона шатнуло, как пьяного. – И он худо-бедно остался столом…
Посланник пожал плечами:
– Мне жаль, но переговоры состоялись вчера. Вожди племен собрались раньше, чем ожидалось, так что не было смысла откладывать церемонию… Чего доброго, их свиты передрались бы между собой, и я не уверен, что нам удалось бы их разнять. А так все прошло великолепно. Вожди поклялись в вечном мире, сидя за тем столом, который стоял у нас в гостиной… Кстати, вон его тащат обратно.
Несколько мгновений Виссарион оторопело молчал. Затем из его груди вырвался вопль, исполненный предельной боли и невероятного страдания – как физического, так и нравственного. Такой вопль вряд ли мог бы издать даже пациент, осознавший, что врач вырвал ему без наркоза здоровый зуб вместо больного.
– Так он же квадратный!!!
Рабочие, боком заносящие квадратный стол в дверь, перестали пыхтеть и разом вздрогнули. В ближайших зданиях миссии задребезжали стекла. Круживший высоко в небе летучий кот с пронзительным мявом сорвался в штопор. Посланник же усмехнулся чуть снисходительно, не обратив внимания на нарушение тишины и субординации.
– У нас с вами немного разные специальности, коллега. Дипкурьер возит почту, дипломат трансформирует реальность в желательном направлении. Хотя бы только на словах. Я сказал вождям, что этот стол круглый, вот и все. Они ведь все равно не знают, что такое круг.
Виссарион лишь хватал ртом воздух, как сорвавшийся с веревки висельник.
– Конечно, можно было обрезать и скруглить углы квадратного стола, но вышла бы халтура, – доброжелательным тоном продолжал посланник. – У нас ведь нет краснодеревщика. Пришлось выходить из щекотливого положения своими силами, вот мы из него и вышли, не так ли? Постойте, не падайте!.. Зачем вы… Эй, люди!..
На следующий день чисто вымытый, облепленный пластырями, обложенный подушками и промытый изнутри всевозможными растворами Виссарион окреп настолько, что сумел привстать навстречу посетившему медпункт посланнику и задать мучивший его вопрос:
– Послушайте, но как же вы потом объясните туземцам, что такое круг на самом деле? Ведь с ними будут развиваться какие-то отношения, налаживаться взаимопонимание?..
– Несомненно.
– Но тогда, черт возьми, как??!
Лицо посланника излучало снисходительность и дружелюбие.
– Оставьте будущее аналитикам, а геометрию математикам, коллега. Политика – искусство реального, а будущее не является реальностью, данной нам в ощущениях. Проблема решается тогда, когда она возникает. И уж будьте уверены – данная чепуховая проблемка будет легко решена политическими средствами. В свое время.
