— А то, что вы здесь сидите… Если позвонят…
Она глянула на него с сожалением.
— Не бойтесь, я услышу…
Поднялась, ушла. Рыжие волосы мелькнули в проеме двери. Только тут он вспомнил, кого ему напомнила девушка… Ну да, невесту. Его невесту, которую он оставил там, в прошлом, на Макае. Такая же стройная, рыжая. Перестала писать через год. Не захотела ждать. Сейчас, наверное, нянчит внучат. А он вот один. Совсем один.
Он тогда написал ей резкое, злое письмо. Правда, так и не отправил, не пожелал напоминать о себе. А со временем стал даже посмеиваться над той своей вспышкой: в конце концов неверная оказалась права, хороша бы она была, если бы решила остаться ему верной. Но с другой стороны, если бы ждала… Как знать, как знать… Быть может, он бы превзошел себя, придумал способ… Вырвался к ней… Ведь он любил… Что с ним было, когда брат сообщил о ее свадьбе…
Бедная Сондра, с которой он познакомился четырьмя годами позже, приехав позвонить первый раз, понять не могла: почему Михель так не любит женщин, почему не верит ей?…
Сондра, Сондра… Надо бы исхитриться и навестить ее… Но как?
В свое время соседи, те, с кем он прибыл сюда много лет назад, советовали не тратиться на телефонную болтовню. Оплата четырех сеансов в сумме составляла стоимость билета. Не до самого дома, до перевалочной станции на Лимбде. А оттуда обычными рейсовыми перелетами, нанявшись механиком, можно добраться до Тауна. На Тауне найти работу и накопить на билет до Макай. И ждать-то недолго: двадцать восемь лет. Почти все так и поступили. А он… Нет, он не мог. Забыть голоса родных? Не слышать их целых тридцать лет? Да как такое возможно?
Конечно, обо всем надо думать заранее. Если следовать осторожной логике, то послушай он совета еще раньше — и совсем не летал бы на эту дикую, жуткую планету. Но он никогда не умел жить расчетливо, копить, откладывать…
И потом, он всегда верил, что вернется домой. И сейчас в глубине души продолжал надеяться, что везение не покинуло его. Пусть он еще не заработал на обратный билет. Однако в жизни все так стремительно меняется… Никто не знает, что ожидает его в следующий момент… Он звонит, а ему объявляют: «Михель, твой брат разбогател! Мы просто не знали, хочешь ли ты возвращаться. Если захочешь — высылаем деньги».
Или скажут иначе: «Разбогател, но не настолько, чтобы прислать денег на возвращение. Но уж посылку с теплыми вещами и любимым домашним хлебом собрать сумеем…» Или так: «Разговор короче на минуту? Эту минуту мы вполне можем оплатить…»
Крошка Михель улыбнулся, он любил помечтать. Спрыгнул со скамейки, прошелся вдоль стены. Вовсю светило солнце. Он поколебался, однако поднялся на крыльцо. Старался не шуметь, но, как ни придерживал дверь, она все же скрипнула.
— Извините, — сказал он.
Девушка рассеянно глянула на него и перелистнула страницу. Она читала. Это успокоило его. Серьезная, хорошая девушка…
— Не буду вам мешать… — И вернулся на скамеечку.
Может быть, пригревшись, он задремал. А может, снова сладко грезил, позабыв обо всем.
Когда выплывший из-за сопок Мидас окрасил облако в розовый цвет, Крошка Михель не сразу сообразил, что это рассвет. Дурное предчувствие, по мере того как он понимал, что наступило утро, превращалось в страшную, душераздирающую догадку. Он вскочил, споткнулся, почти на четвереньках вскарабкался на крылечко, толкнул дверь. Со скрипом, почти с визгом она распахнулась…
Девушка спала, положив голову на толстую книгу. Рот телефонистки был приоткрыт, из уголка стекала струйка слюны. На пульте у изголовья бесшумно мигала красная лампочка переговорного вызова. Крошка Михель понял все. Он чуть не завопил, не затопал ногами, он едва сдержался, чтобы не подбежать, не тряхнуть эту горе-дежурную, не дернуть ее за рыжую прядь… Но девушка спала так безмятежно и улыбалась во сне…
— Семь лет, — пробормотал он. — В лучшем случае — семь…
И тихо вышел.
Багровый Мидас поднимался над горизонтом.
Хэрри Кемелмен
ПРОГУЛКА ПОД ДОЖДЕМ
Во время своего выступления на обеде, устроенном Ассоциацией приверженцев честной власти, я свалял дурака, и Ники Уэлт, подсев ко мне в «Голубой луне», где мы оба иногда завтракаем, вдоволь надо мной поиздевался, едко анализируя мой промах. Дело в том, что, произнося речь, я допустил непростительную вольность — отвлекся от заранее подготовленного текста и начал критиковать заявление, с которым выступил в печати мой предшественник на посту окружного прокурора. Из этого его заявления я сделал ряд выводов, хотя и вполне логичных, но тем не менее вызвавших негодование бывшего прокурора, который не преминул тут же обвинить меня в передергивании фактов и мошеннической манипуляции законами логики.
Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как я, будучи выдвинут Партией реформ на должность окружного прокурора, бросил преподавание на юридическом факультете, так что политика была абсолютно еще не знакомой мне игрой. Этим я и пытался оправдаться перед Николасом Уэлтом, на что Ники, никогда не оставлявший со мной своего менторского тона (он был профессором на кафедре английского языка и литературы в здешнем университете), ответил так, словно перед ним не окружной прокурор, а студент-второкурсник, выклянчивающий отсрочку зачета по курсовой:
— Это не оправдание.
Мы с ним почти ровесники, Ники старше меня на каких-нибудь два-три года, ему и пятидесяти нет еще, тем не менее он всегда разговаривает со мной, точно школьный учитель, раздраконивающий тупого ученика. Со своими абсолютно седыми волосами и морщинистым, как у гномика, лицом он выглядит намного старее меня, и, пожалуй, именно поэтому я всегда кротко сношу его невозможный тон.
— Помилуй, но ведь с точки зрения логики мои выводы были просто безупречными, — взмолился я.
— Дорогой мой, да будет тебе известно, что, хотя процесс общения людей между собой стал бы почти невозможен, не делай они выводов, большинство так называемых логических умозаключений оказываются, как правило, ложными, — ласковым голосом поучал меня Ники. — Особенно часто неверными умозаключениями грешат юристы, руководствующиеся стремлением не столько понять, что именно пытается сообщить говорящий, сколько догадаться, о чем же это он старается умолчать.
Взяв счет, я медленно поднялся из-за стола.
— Ты, вероятно, имеешь в виду перекрестный допрос свидетелей в суде. Но ведь, если выводы, сделанные из показаний свидетеля, логически неверны, противная сторона всегда может опротестовать их.
— При чем тут логика? — возразил Ники. — Вывод может быть вполне логичным и вместе с тем абсолютно неверным.
