Меня разбудил какой–то человек. Сначала я подумал, что это вчерашний лоти. Но тот был немного выше и шире в плечах, да и волосы у него были светлее. Проснулся от ощущения, что на меня кто–то смотрит. И вправду, человек стоял посреди комнаты и смотрел на меня. Особого любопытства, презрения или какого–то другого четко выраженной эмоции я не заметил. Спокойное открытое лицо. Широко расставленные карие глаза. Безмятежный рот. Он стоял, опустив руки, и, казалось, готов был так стоять часами — или мне это только кажется? У них нет никакого понятия о вежливости, о приличиях. Мне было неудобно.
— Ты выспался? — это вместо приветствия?..
Я спохватился и сказал: да.
Пришлось умываться и справлять нужду при нем. Это было настолько нереально, что я даже перестал стесняться. Вроде, рядом со мной не человек, а какой–то автомат, лишь внешне похожий на человеческое существо. Правда, он не изучал и, собственно, смотрел не на меня. В никуда — если это слово что–то объясняет. Терпеливо ждал, когда я сделаю все свои дела.
— Я уреи районного лебеи Восьмого района. Меня зовут Лет–хе.
«Уреи» можно перевести как «секретарь». Буквально, это звучит следующим образом — «записывающий распоряжения и ознакомляющий с ними других людей».
— У вас, что принято наблюдать, как другой человек справляет нужду? — наконец–то, мое раздражение проснулось. Только зачем?
Видимо, он не понял моего вопроса. Все равно, что у змеи спрашивать, почему она летать не может.
— Можно узнать, какая у вас фамилия?
Уреи непонимающе смотрел на меня. Я повторил вопрос. Чувствовал себя идиотом:
— У меня фамилия Леваннен. Имя Лийо, а фамилия Леваннен. Поэтому полное имя звучит так: Лийо Леваннен.
— Я понял. Я знаю твое полное имя. Мое полное имя Лет–хе. Родовые имена и фамилии чужды принципам свободной ассоциации. Они разделяют граждан по кровнородственному принципу и способствуют неравенству. У граждан САР нет фамилий, нет вторых имен, есть только одно имя.
— Лет–хе, так тебя назвали родители?
— Те, кого ты называешь «родители», в Свободных Районах отсутствуют. Граждане–репродукторы не обладают правами собственности над новыми гражданами.
— Подожди, но кто тебя назвал Лет–хе?
— Так меня назвала Педагогическая лет–ле.
Мне не надо было объяснять что такое «лет–ле». Это я и сам знал. Что–то вроде профессионального синдиката. И, одновременно, экономической корпорации.
— Что означает Лет–хе?
— Месяц и дата репродукции. Пятое число третьего месяца.
В принципе, схожим образом называли людей во времена Ти — Сарата. Почти триста лет назад.
— Тебе поручили что–то передать мне?
— Мне поручено ознакомить тебя с жизнью граждан Свободных Районов.
— Но меня прислали… — а, я махнул рукой. Если честно, мне самому было интересно посмотреть насколько все здесь такое… Только вот какое?
Он вышел из комнаты, я — следом за ним. Мы покинули здание и оказались на улице. Улица совсем не походила на тот элемент городского ландшафта, к которому я привык. Не было рекламы, не было магазинов, киосков, автокаров — лишь белые одноэтажные здания без окон, похожие на картонные коробки. И самое главное, не было людей. То есть изредка проходили — два, три человека мимо нас. Они не высказывали никакого удивления, восторга, замешательства, испуга, ненависти — ничего такого, что мог бы вызвать иностранец, человек Неотсюда. Словно иностранцы здесь ходили с утра до вечера.
— А где все?
— Ты спрашиваешь о ллебе?
Ллебе — «ассоциированный». Все здесь ллебе. Только я — иллебе. «Временно неассоциированный».
— Да, где они?
— Сейчас сте–пе гражданской деятельности. Все выполняют свою работу.
— Что такое сте–пе?
— Сте–пе? — мне удалось его озадачить. Он на мгновение задумался. — Часть времени, функционально предназначенная для чего–то.
— Я хочу посмотреть ллебе, выполняющих свою работу, — я стал изъясняться таким же чудным образом. Так Лет–хе лучше понимает то, что я ему говорю.
— Ты можешь это сделать сейчас. Это здание Промышленной лет–ле. Ты можешь посмотреть, как участники лет–ле выполняют свою работу.
Он отвел меня к большому белому зданию. Около здания не было никакой охраны, вахтеров, дежурных или еще кого–то — видимо, здесь не пристало следить, кто куда ходит. Интересно, почему? Дверь открылась на манер той, что была в комнате, где я спал. Мы зашли в хорошо освещенное, просторное помещение с высоким потолком. Люди — мужчины и женщины — совершали какие–то непонятные операции, сидя на конструкциях, лишь отдаленно напоминающих стулья. В руках они держали инструменты, то и дело вспыхивали маленькие огоньки, что–то потрескивало. Они соединяли разноцветные детали. Я спросил у Лет–хе, что тут производится.
— В этом помещении производят модули для низкочастотных верификаторов.
Спрашивать, что такое «низкочастотные верификаторы», я не стал. Подозреваю, это мне мало что скажет. Вроде того, что верификаторы нужны для верификации.
Лет–хе был сама любезность — если слово «любезность» применимо к невозмутимому, сдержанному и неэмоциональному человеку. Он сводил меня в одно из зданий Педагогической лет–ле. Дети и подростки внимательно слушали мужчину и женщину — преподавателей, я так полагаю. Просторные белые помещения, свежий воздух, много света. В качестве учебной доски — голографическое табло. На руке у каждого ученика находилась некая конструкция из сосуда и трубок. На мой вопрос, что это такое, Лет–хе невозмутимо рассказал: мнемостимулятор, способствует быстрому и долгосрочному запоминанию учебной информации, ускоряет мозговые реакции. И еще что–то — честно говоря, я половину сказанного просто не понял. О химии и физиологии имею весьма слабое представление. Но то, что подобного нет в Изученном мире, — уверен. И мне это совсем не понравилось…
Мы посетили здание Медицинского лет–ле — много стали, пластика, какие–то чудное механизмы. Несколько людей в диковинных масках, в перчатках — и закрытые с головы до ног в особых комбинезонах. Нам тоже пришлось облачиться в такие комбинезоны, надеть маски и перчатки. Интересно, что врачи не обратили на меня никакого внимания. Это постоянно удивляет меня — и я не нахожу разумного объяснения. Меня настораживает большая схожесть здешних людей, полное отсутствие эмоций, сомнений, строго функциональные движения и строго функциональная речь. Не знаю, каким образом АЛБЕК добился такого результата — с помощью психокоррекции? Медикаментов? Пропаганды? Воспитания?.. Лет–хе объяснил мне систему сте–пе. Оказывается, здесь сутки делятся на четыре фазы. Сте–пе ассоциированной работы — где–то восемь часов. Сте–пе ассоциированного образования и сте–пе ассоциированного общения — по четыре часа каждый. И, наконец, сте–пе ассоциированной рекреации — восемь часов, включающих себя питание и сон. Я немного подустал от наших прогулок, и попросил уреи отвести меня назад, в мою комнату. Перед этим мне опять пришлось жевать «сбалансированную смесь» — в той же столовой. На этот раз я был не один — вся столовая была заполнена ллебе. Они ели такую же «сбалансированную смесь», что и я, и запивали ее водой. Почему–то мне это сильно напоминало толи больницу, толи исправительное заведение. Само питание, отлаженный механизм дисциплины, минимум общения — видимо, для последнего и есть сте–пе ассоциированного общения, что бы оно ни было. Опять бросилось в глаза отсутствие старых людей, изувеченных, просто больных — здоровые моложавые мужчины и женщины привычно поглощали свой «обед», чтобы через несколько минут уйти. Наверное, на ассоциированное образование… Лет–хе привел меня назад, в «мою» комнату — слово «моя» мне казалось совсем неуместным в САР. Я уже понял, что никакой личной собственности здесь нет — одна ассоциированная собственность. На прощание я спросил, где спит уреи? Лет–хе сказал, что проводит свою рекреацию — он так и сказал «рекреация», как все граждане, в жилищной ассоциации. Это что–то вроде коммунального дома. Вместе с Лет–хе рекреацию проводят еще восьмеро человек — пятеро мужчин и трое женщин. Не попрощавшись, он ушел и я остался один. Не понимаю, как шесть взрослых мужчин и трое женщин спят в одной комнате — может, в Свободных Районах научились контролировать сексуальное влечение, направлять сексуальную энергию в другое русло? Люди, не являющиеся друг другу родственниками или сексуальными партнерами…
