— Я ее не боюсь, — сказал Кошмар, — но попрошу уйти, потому что она мешает нам плодотворно мыслить. Она разрушает спокойную научную дискуссию.
— Но почему бы вам не научиться читать? — упорствовала Алиса. — Вы бы тогда стали вдвое мудрее.
— Высшая мудрость… — Кошмар поднял к небу палец, — заключается в том, чтобы все знать, но ничему не учиться.
— Слушайте, как мудро говорит мой коллега! — воскликнул второй мудрец.
— Учиться — это значит запоминать, — продолжал Кошмар. — Что может быть опаснее этого заблуждения? Что может быть страшнее для судьбы счастливого государства, где никто ничего не помнит и не знает?
— А почему вы боитесь знания? — спросила Ирия.
— Потому что… потому что мы боимся вкушецов, — признался Кошмар.
Вдруг он вздохнул и добавил:
— Я подозреваю, что когда-то я умел читать.
— И что?
— Ничего.
— Моего друга трижды лишали памяти, — сказал второй мудрец. — Вернее всего, за дело.
— А вас лишали?
— Может быть, — устало улыбнулся мудрец. — Но я не помню. Я вообще себя помню только с прошлого лета. Вы не представляете, как рискованна жизнь мудреца. Всегда есть опасность, что ты нечаянно научишься читать. И тогда — наказание. Вкушецы этого не прощают.
— Поэтому настоящая мудрость, — воскликнул Кошмар, — это ничего не знать, но обо всем судить! Да здравствует мудрое невежество!
— Да здравствует! — согласился второй мудрец.
Но тут же, таясь и от Алисы, и от своего коллеги, нацарапал камешком на перилах веранды букву «Д». И губы его шевельнулись.
«Запомнил», — подумала Алиса.
Она хотела сказать об этом Ирии, но не успела. Она почувствовала, что за ними кто-то следит.
Над забором торчала голова Вери-Мери.
Увидев, что Алиса обернулась, пигмей тут же исчез.
— Он здесь! — сказала Алиса. — Выследил!
— Кто выследил? Где? — всполошился второй мудрец.
— Вас не касается, живите спокойно, разгадывайте.
Она сбежала с веранды и поманила за собой Ирию и Белку.
— Там Вери-Мери! — прошептала она.
Белка тут же бросилась к калитке, распахнула ее и выглянула наружу.
— Никого нет, — сказала она. — Может, это тебе показалось?
— К сожалению, мне не показалось, — вздохнула Алиса.
К ним подошел второй мудрец.
— Я не хочу беспокоить моего коллегу, — сказал он, — но я вижу, что вы не подслушники, а эту девочку я узнал, ее сегодня хотели убить. Так что я могу быть с вами предельно откровенен. А если вы на меня донесете, то я скажу, что ничего вам не говорил.
— И что вы хотите сказать? — спросила Ирия.
— Мы, молодое поколение мудрецов, уже многое понимаем. И, может быть, в чем-то по большому счету вы правы — в том, например, что касается знания. Но как только мы признаем знание, значит, мы окажемся где-то, как-то в одних рядах с помниками. А это недопустимо.
— Боитесь вкушецов?
— И не только это, — сказал мудрец. — Наш счастливый мир незыблем, потому что не меняется. И к нам, к мудрецам, идут, потому что мы единственные, кто знает то, чего не знает никто. Поэтому нас уважают и ценят, мы придумываем все названия, а нам за это дают красивые дома и одежды. А если мы научимся читать, то станем самыми обыкновенными помниками и нас придется лишить памяти. Вы меня понимаете?
— Я ничего не поняла, — сказала Белка.
— А я кое-что поняла, — сказала Алиса. — Но должна сказать вам под большим секретом, что Повелитель Радикулит умеет читать и у него в спальне есть книги.
— Молчите! — закричал мудрец и присел от страха.
— Молчу, — согласилась Алиса, мысли которой сейчас были заняты совсем другим.
Мудрец наклонился к Алисе и прошептал:
— У меня тоже есть книга. И мне очень хочется ее прочитать.
И мелкими шажками, так и не отняв пальцы от губ, он убежал обратно на веранду.
— Давайте вернемся в комнату, — сказала Ирия. — Расскажем обо всем Вепрю. Он лучше нас знает, что делать.
У лесенки их догнал веселый молодой повар Моро-Пари и сказал:
— Если голодные, я накормлю. Правда, все остыло.
— Спасибо, — сказала Ирия.
Они зашли на кухню. Моро-Пари налил им холодной похлебки.
Похлебка была вкусной, крупяной. На длинном столе, отшлифованном локтями, стояла свечка. Было уютно, как на даче вечером. Вокруг свечи кружились маленькие оранжевые мотыльки. Слышно было, как в саду под навесом ворочаются, сопят пигмеи. Издалека донесся удар колокола.
— Ночная стража, — сказал Моро-Пари, принеся всем по кружке молока. — Что-то Вепрь пропал. Но вы не бойтесь, он вернется.
Из сумеречной сини на пороге кухни возник пигмей.
— Госпожу Белку зовут, — сказал он.
— Кто зовет? — удивилась Белка. — Никто не знает, что я здесь.
— Один человек, говорит, что у него для тебя важные новости.
— Это от Ручейка! — вскочила Белка.
— Ручеек не может передавать тебе новости, — сказала Алиса. — Он все скажет через Вепря.
— Этот человек ждет близко за домом, — сказал пигмей и растворился в кустах, подступающих к дверям кухни.
— Я пошла, — сказала Белка. — Это Ручеек. Я точно знаю.
Белка выбежала из кухни.
Ирия поднялась.
— Мне это не нравится.
— Я боюсь, что это штучки Вери-Мери, — сказала Алиса, тоже поднимаясь.
Они быстро вышли из кухни. В саду уже было темно, хотя небо было светлым, зеленоватым и лишь самые яркие звезды появились на нем.
Тихо.
Они дошли до угла. Остановились, прислушиваясь. С веранды доносилось бормотание мудрецов. Потом от забора из чащи послышался тихий голос:
— Нет, пойдешь! Пойдешь добром, иначе мы всех возьмем.
— Я сейчас закричу! — Это был голос Белки.
— Закричишь — будет хуже. Тогда твои дружки попадут в яму беспамятства. Ты этого хочешь?
— Нет, я не пойду! Я боюсь тебя! Ты противный.
— Привыкнешь. Госпожа Сороконожка тоже сначала спорила, потом смирилась.
Короткий крик… Треск кустов… Шум борьбы…
Ирия бросилась к забору. За ней — Алиса.
Два темных тела боролись на фоне белой каменной стены. Алисе показалось, что она видит сцену в театре теней.
Плотный, крепкий, почти квадратный Вери-Мери зажимал рот Белке, другой рукой держал ее за горло.
— Нет, пойдешь! — шипел он. — Не шуми! Если твои прибегут, им же хуже будет.
Но договорить он не успел.
В следующее мгновение он валялся в траве. С Ирией шутки плохи.
Алиса подхватила падающую Белку.
— Не бойся, — сказала она, — мы с тобой.
Зашуршали кусты, из них выглянул второй мудрец. Его голова в высоком цилиндре сокрушенно закивала при виде этой сцены. Он произнес:
