— Я, Виктор Иванович, за сигаретами в буфет сбегаю. Вы проходите, а я сейчас вернусь.
— У меня своих проблем хоть отбавляй, — заявил начальник СКБ. — Вы идите, а я с Григорьевым в буфет. Перекушу пока.
— Ай, Кирилл Петрович, — укоризненно закачал головой Бакланский. — Я же вам предлагал пообедать.
— Ничего, Виктор Иванович. Вы идите, идите.
Карин и Бакланский вошли в комнату, а Григорьев и Кирилл Петрович направились к буфету.
— Что у вас тут происходит? — устало спросил начальник СКБ.
— Ничего. Защищаемся. Было бы что защищать.
— Защититесь?
— Бакланский — наверное. А я — нет.
— У вас что, разные темы? Юмор мне непонятен.
Григорьев промолчал. Они зашли в буфет. Народу здесь было мало, но сигарет с фильтром не оказалось.
— Выпьем по чашечке? — предложил Кирилл Петрович.
— Спасибо. Я кофе уже наглотался. Сбегаю-ка в ресторан. Может, там сигареты есть. Я быстро вернусь.
— Беги, беги, — Кирилл Петрович принялся изучать витрину буфета.
Григорьев выскочил в коридор — ну и денек сегодня выдался! — и метнулся вниз по лестнице, заметив, что у дверей лифта очередь.
В холле на нижнем этаже, в двух шагах от Григорьева на чемодане сидела Катя. Рядом с ней стояло еще два чемодана.
Весь этот взбалмошный вечер как-то успокоил Григорьева. Заботы других людей и проблемы, которые они решали, отвлекали его от собственных грустных мыслей. Все-таки на виду, на людях легче переносить свое горькое и тоскливое. Вот и суетился он, отвечал на вопросы, задавал их сам, успокаивал кого-то, и ему было легче.
А теперь в двух шагах от него на чемодане, подперев щеку рукой, сидела Катя. Она не видела его, и он еще мог уйти незамеченным. Но как уйти? Тем более что здесь, в гостинице, просто так не сидят. Здесь ждут, не освободится ли местечко.
Григорьев подошел, отодвинул один чемодан и присел на него. Катя сделала движение рукой, как бы удерживая чемодан, и увидела Григорьева. Она растерялась: слишком внезапно все произошло.
— Здравствуйте, Катя! — сказал Григорьев.
— Александр, здравствуй!.. А… а я тебя видела из троллейбуса, крикнула даже.
— И я тебя видел.
Сейчас, когда все было выяснено, когда они были просто знакомыми, разговаривать стало легче. Особенно ему. Просто знакомые — и все.
— А нас вытурили все-таки из гостиницы. Делегация какая-то приехала. Но на произвол судьбы не бросили. Обещают дать здесь три места, после десяти часов.
— А где же твои подруги?
— Они только что ушли обедать в ресторан. Потом пойду я. А чемоданы в камеру хранения не принимают, пока мы здесь не прописаны.
— Так давайте мне ваши чемоданы. Я унесу их к себе в комнату, что вам с ними таскаться. Потом вы зайдете или я сам принесу.
— А удобно ли?
— Очень даже удобно! Я живу в семьсот двадцать третьей комнате. Заходите ко мне или позвоните по местному телефону — тоже семьсот двадцать три. Я все время там буду. Только вот сигареты куплю… Надо же, какая встреча. Третий раз за день.
— Ладно. Идите за своими сигаретами.
— Я мигом.
Григорьев заскочил в ресторанный буфет, купил две пачки сигарет и вернулся…
— Вот я и готов. У меня сейчас в комнате комиссия, знакомые. Весь вечер дым столбом.
— Что-нибудь неприятное.
— Скорее — фантастическое: второе Я.
— Как второе Я?
— Потом объясню. Запомни, комната семьсот двадцать три.
— Запомнила. А не тяжело сразу три чемодана?
— Что ты?! Я лечу!
— Спасибо тебе, Санчо!
Она пошла и оглянулась, как днем на лестнице института.
Григорьев схватил три чемодана и взлетел на седьмой этаж бегом.
Начальник СКБ уже сидел в холле возле телевизора и курил. Григорьев поставил чемоданы и сказал ему:
— Кирилл Петрович, заходите, пожалуйста, в комнату.
— Я зайду. Докурю и зайду. Там и без меня дыма хватает. А ты что, съезжать собрался? — спросил он кивнув на чемоданы.
— Нет. Знакомых встретил. На время чемоданы к себе поставлю.
— Тогда пойдем. — Кирилл Петрович потушил сигарету, и они вместе двинулись по коридору.
В номере было страшно накурено. Григорьев пропустил начальника вперед, а сам, раскрыв ногой дверцу шифоньера, толкнул туда чемоданы.
В комнате спорили, то и дело упоминая Академию наук. Виктор Иванович смело и с ходу мог входить в любые проблемы. Вошел и здесь, и можно было не сомневаться, что он уже собрал всю возможную информацию и, шутки ради, будет теперь строить мысленные конструкции в поисках решения. Это для него было как вечерний кроссворд. Кирилл Петрович бросил шляпу и плащ на кровать, больше некуда было, и, заложив руки за спину, спокойно ждал, когда все выметутся вон. Бакланский начал записывать адреса и телефоны членов комиссии и этим как бы предложил им сниматься с места. Последним уходил Карин. Бакланский его остановил, но тот покачал головой:
— Я вижу, тут семейное собрание намечается. Не буду мешать. Всего хорошего…
Григорьев открыл настежь окно и дверь.
— Ну что ж, — сказал он. — Теперь и мы можем закурить спокойно. Пожалуйста, Кирилл Петрович, — и положил пачку сигарет рядом с пепельницей.
— Я чуть позже.
— А проблемка действительно интересная, — сказал Бакланский. — Подумать можно.
— Вы мне вот что скажите, — начал начальник СКБ. — Тема будет защищена?
— Тема прошла бы почти без сучка и задоринки, — ответил Бакланский. Один Громов не в счет. Но вот Григорьеву вдруг показалось, что мы не выполнили тему и втираем кому-то, то есть государству и комиссии, очки.
— Вы мне ответьте прямо. Будет тема защищена или нет?
— Будет, если Григорьев перестанет мешать. Он уже и так много напортил. В комиссии начался разброд, — сказал Бакланский.
— Нет, — ответил Григорьев. — Если я останусь в комиссии, тема не будет защищена.
— Так! — сказал Кирилл Петрович. — Ситуация. Тема должна быть защищена. От нее зависит многое. Это самая крупная у нас тема. И строительство нового корпуса, и премия для всего СКБ, да и еще кое-что, все зависит от этой защиты.
— Пусть Григорьев уезжает в Усть-Манска, — не глядя ни на кого, сказал, почти потребовал Бакланский.
— Александр, — спросил начальник СКВ, — ты можешь уехать в Усть-Манск завтра же?
— Нет. Я член комиссии, которая еще не кончила работу.
— Это мы устроим. Никто тебя не будет винить за твой отъезд. Приказ можно изменить…
— Нет. Быстро вы ничего не сможете сделать. Приказ подписан в министерстве. Будь иначе, вы бы немедленно дали мне под зад коленом.
— Зачем так грубо? — поморщился Бакланский.,
