— Опять ты за свое! — невольно возмутился я. — Нет, просто улетели! Сели в корабли — и с глаз долой. А что там думают… Нигде не сказано.
— Нигде, согласен. — Левер с укоризной глянул на меня, как будто я был в чем-то виноват. — Трактовки — и полнейшее отсутствие оригинальных документов. Словно все подстроено нарочно. Непонятным заговор… Все приводимые подробности одна другой противоречат. За какой источник ни возьмись. Но можно ведь и между строк читать! И видеть — вглубь. И постигать духовное начало. Проникаться!..
— Так и поступают — многие, — кивнул я. — Правда, толку — нуль. Но, может, это были просто-напросто прожженные авантюристы, эдакие убежденные перекати-поле, не способные прижиться там, где трудно, не готовые к борьбе за счастье?
— Чье, помилуй?! — Левер изумленно глянул на меня.
— Ну, счастье человечества… — с неудовольствием пробормотал я.
— Бред! Такого не бывает. Только садомазохисты, одурев вконец, способны думать о таком кошмарном счастье. «Счастье — всем и счастье — навсегда!..» Ведь надо сильно ненавидеть и не понимать людей, чтобы желать им всем одного и того же!
— Но ведь счастье же!.. — с отчаянием простонал я.
— А оно у каждого — свое. И счастья общего, для человечества, — не существует. Сотни благодетелей в различные эпохи появлялись, умирали и страдали, силясь показать, как обожают бедненьких людей, которые не знают, что такое счастье. Даже за собой вести пытались… Ну и что? Куда, к чему в итоге приходили страны и народы? К войнам, к бедствиям, к кошмарам, к полной деградации. А счастья все не находили… И, что самое смешное, продолжали искренне боготворить и почитать тех сумасшедших подлецов и мракобесов, что несли им столько горя. Не учились ровным счетом ничему… Досадно! Впрочем, может, и закономерно. Это как взглянуть на вещи…
Левер вытащил сморкальник и до неприличия громко, с видимым удовольствием дунул в него. Одновременно сморкальник закатил ему в ноздри порядочную — даже на глазок — порцию античихона (кстати, биксы и изобрели его когда-то, неожиданно подумал я, и специально для людей — насчет простуд мы были все же слабоваты, рак вот — победили, а простуды — нет, болели часто и, само собой, некстати).
— Будь здоров, расти большой! — душевно пожелал я. — Много славных лет — без чихотьбы!
— Да-да, спасибо, постараюсь, — Левер рассеянно кивнул. — А что насчет авантюристов, о которых ты спросил… По правде, я не очень в это верю. Есть такая версия, я знаю… Но она… ну, как бы поточней сказать, с душком немножко, принижает. Ведь они народам счастья не сулили — это уж мы сами напридумали потом… И если уж по совести, то я бы всю эту давнишнюю историю, наоборот, везде бы афишировал и даже ввел бы в школьную программу.
— Там она наличествует. — возразил я. — Ты, наверное, забыл…
— Нисколько! Именно наличествует — эдак между делом, ненавязчиво. Мол, что-то вроде было… Плохо, очень плохо! Нынешние дети подрастают без высоких образцов для подражанья, без надежных идеалов. Нам нужны сейчас герои. Ну так вот они! Я выбрал бы из разных версий самую правдоподобную, великолепную, навел бы лоск где надо и — пускай все знают! Пусть все учат и до самой смерти помнят! А то эти слухи и пустые домыслы порою просто бесят…
— Что ж, возможно, так когда-нибудь и сделают. Возможно. — Я пожал плечами. — Если мир до тех пор уцелеет. Конфронтация не может слишком долго длиться. Скоро будет взрыв, финальное сражение.
— Армагеддон! — на пафосе, в тон мне, докончил Левер. — Изумительное прорицанье!.. Как же, как же, теоретики не дремлют, наши практики выходят в авангард, а террористы не дают покоя никому!.. Который век — одно и то же. Вроде все затихло — и опять. Мусолят, будоражат… Просто поразительно! — он встал и поднял жалюзи на окнах, с преувеличенным вниманием вглядываясь в зимний сумрачный пейзаж. Мир за окном был непроглядно пасмурным, каким-то синевато-серым, снег лежал повсюду, подступая к станции громадными пушистыми сугробами. Суровая уральская зима, на самом пике здешних холодов, и теплая весна еще нескоро… — Нет, — сказал он, возвращаясь в кресло, чтоб допить свой мерзкий тоник из кофейных трав, — не видно никого. Они пока не подошли.
— Да брось ты ерничать! — одернул я его, хотя и недостаточно, пожалуй, строго. Из меня плохой начальник: не умею подчиненных должным образом струнить, вот разве что сорвусь порою, наору, но тотчас и утихну — не могу сердиться долго, а тем паче, как положено толковому руководителю, мстить неугодным, дожидаясь подходящего мгновёнья. — Это даже не смешно. И правда, есть такие донесения, что биксы в несколько последних дней уже и за Уралом появились. И в других местах… Где им быть вовсе не положено. По Соглашению. Слыхал, наверное? Или в местах, откуда ты сюда попал…
— Нет, слышал, как же! — лицо Левера внезапно стало постно-чутким и благочестивым, как когда-то в школе у учителей, рассказывавших нам, недомуштрованным балбесам, о различных грандиозных и гуманных достижениях прогресса. — Потому ты и нагрянул сюда, в глушь, с инспекцией. Как, дескать, обстоят дела… Не затесались бы враги…
Ведь эта станция, насколько мне известно, твое детище. Любимый твой проект. Как, впрочем, и десятки остальных, что по периметру… Спасибо вам, отец родной, детишки уж не чаяли так скоро повидаться!..
— Хватит, Левер, надоело! Точка! — выйдя из себя, прикрикнул я. — Всему же есть предел!
— Ну хорошо, ну хорошо, — он замахал с готовностью руками. — Осознал, не буду… Но вот ты заметил: конфронтация, финальное сражение… Короче, будет подо всем подведена черта — жирнющая… Насколько я соображаю, плохо будет всем. И это запланировано, черт возьми! Но почему?
— Что — почему? — не понял я. — Сражение? Издержки долгих лет борьбы?
— Да нет же! Почему без этого — нельзя? Зачем уж всем-то плохо, а?
— Всем! — покрутил я головой. — Ты как ребенок, Левер. Разве может быть иначе? Вспомни-ка Историю. Случалось ли когда-нибудь, чтоб из воюющих кому-то было хорошо — по крайней мере в тот момент, пока идет сражение? Пока все силы на пределе? Победителю потом, конечно, легче. — Я вздохнул. — И в общем даже лучше…
— Но тому, кто начинает, поначалу — тоже, — тихо огрызнулся Левер.
— Интересная позиция! Ты словно хочешь обвинить нас всех — а заодно, выходит, и себя! — в начале боевых приготовлений. Дескать, люди — главные зачинщики. Неправда! — я был возмущен, что он не понимает очевиднейших вещей. — Нам угрожают. Нам! И если мы не упредим удара…
Левер только в изумлении развел руками:
