Вот это место. Вот здесь ему суждено оступиться, упасть и долго висеть на пальцах - в четырёх метрах над битым кирпичом и над иззубренными останками какого-то агрегата. И Леонид оступается. Но, сделав порывистый шаг вправо и ощутив под ногой пустоту, он не бросает свои одиннадцать кирпичей. Он лишь крепче вжимается подбородком в самый верхний, одиннадцатый, и, плавно оттолкнувшись левой ногой, отделяется от стены. Кирпичи пахнут стружками и слегка царапают подбородок, но это пускай, потому что сейчас не до них: кажется, он не совсем правильно оттолкнулся. Кажется, слишком резко. Леонид вытянул левую ногу вниз, нащупал стену и оттолкнулся ещё раз - помягче.
Вот теперь так. Теперь главное - держись.
Ржавые останки внизу шевельнулись, разворачиваясь хищными остриями вверх, и Люся испуганно вскрикнула. Это ничего, - сразу сказал Леонид, это они просто пугают. Ты, главное, держись крепче и не смотри вниз. И он осторожно пронёс Люсю над злобно ощеренными зазубринами, над спящими палатками, над вагончиком штаба отряда, а потом высокий берег скользнул под ними, мигнув большой чёрной проплешиной от костра, и ухнул вниз, распахнулся крутым глинистым обрывом, и Звонкая протока обдала их ночным влажным дыханием, а юго-западный ветер высвистнул что-то отчаянно-весёлое и спикировал в темноту - оторвать, наконец, бумажного змея от проводов и зашвырнуть в облака.
- Ничего у него не получится, вот увидишь! - заговорщицки шепнул Леонид.
- У меня тоже, - сказала Люся. - Один раз получилось - да и то, наверное, случайно.
- Неправда, - сказал Леонид. - У тебя здорово получается. Я же чувствую: ты почти ничего не весишь!
Люся благодарно засмеялась и уткнулась ему в плечо, пряча лицо от ветра. Мягкий золотистый локон выбился у неё из-под берета, затрепетал на ветру, щекоча Леониду то нос, то подбородок, но Леонид изловчился и ухватил локон губами. Волосы были колкими и пахли кедровой стружкой. Их было очень много.
- Пропал твой берет! - догадался Леонид.
- Да нет же, - сказала Люся, - это уже потом, когда мы свалились в протоку, неужели ты всё забыл?
- Хорошо, что никто не видел, - уклончиво сказал Леонид, потому что не помнил, во сне это было, или на самом деле. Бывают такие сны, в которых вспоминается не то, что было, а то, что приснилось когда-то. И, может быть, это - как раз такой...
- Ты потом долго болел? - спросила Люся.
- Совсем не болел, - неуверенно сказал Леонид.
- А горло? До конца стройотряда шептал.
- Ну, это не считается! - обрадовался Леонид. ( Значит, было, а не приснилось.)
- Всё считается.
- Тогда - долго, целых двенадцать дней. - (Или двадцать?)
- И после отряда тоже?
- Не надо, - попросил Леонид и закрыл глаза, чтобы не смотреть на Люсю. - Ты же не любишь вспоминать о том, что было после отряда.
- Это ты не любишь, - возразила она, - вот я и не вспоминаю. А во сне можно.
(Откуда она знает, что это сон? Ведь это же я сплю, а не она... И снится она не так, и спрашивает не то...)
- Дурак я был, - выговорил, наконец, Леонид и стиснул зубы, до хруста прикусив стружку.
- Ну, почему же, - сказала Люся. - Ты просто не знал.
(Мог бы догадаться. Узнать мог бы. Шесть кварталов от общежития до её института. А роддом и вообще рядом...)
- Ну и что, - сказала Люся. - Зато теперь ты летаешь, когда захочешь. А это - самое важное.
- Да, - сказал Леонид. - Может быть...
- Ведь ты один такой на весь город. Не то, что эти занюханные порхачи.
- Ты говоришь, как какой-нибудь Фёдор, - возмутился Леонид. "Филологиня!
- Ничтожества! - процедила Люся. - Моральные уроды. Вмазали по банке и запорхали! Им же всё до фени - даже то, что они порхают...
- Не говори так, - попросил Леонид. - Это не ты.
- По-настоящему счастлив лишь тот из летающих, кто не нуждается в счастьи, - убеждённо изрекла Люся, но это опять была не она.
Ну и пусть! - отчаянно подумал Леонид, толкая ногой застекленную дверь с белой шторкой. Пусть. Во сне всё можно... Он положил девушку на кушетку, содрал с посиневшего лица жухлые водоросли и пальцем оттянул левое веко.
Зрачка не было.
- Не так, - сказал врач и показал, как надо. Зрачок был.
Леонид снова оттянул веко и посмотрел. Ничего не понять.
- Резкое сужение зрачков, - наставительно произнёс врач, - есть характернейший признак отравления морфином. Капельницу!
- Вот видишь, - сказала Люся (но и это была не она), - на месте. А ты сомневался.
- Разбудим? - спросил врач.
- Пусть так полежит, - сказал не Люсин голос. - Покурим, куда спешить? Доставай райкомовские.
- А если свалится? Высоко.
- Не думаю. Поза отработанная, привычная. А спички?.. Профессиональная, можно сказать, поза... И у меня нет.
- Я же говорил: давай разбудим. Выжми на него свою бороду. Вот сюда, за шиворот.
- Не надо! - поспешно сказал Леонид, выплюнул стружку и сел, свесив с верстака ноги.
- С добрым утром, - сказал Викулов. - Спички давай.
- А у меня обеденный перерыв! - заявил Леонид. - Хочу - обедаю, хочу сплю. - Он резко мотнул головой, вытряхивая из волос стружки, и увидел Даблина. - Провокатор, - сказал он ему. - "Выжми за шиворот"! И должность у тебя провокаторская.
- Вот спасибо, - обиделся Даблин. - А я-то за него хлопочу, а я-то о нём беспокоюсь!
- Да? - усомнился Леонид. - Ну, тогда извини. Тогда я сейчас чаёк... Он слез с верстака, прошёл в угол к электрической плитке и, сняв с неё клееварку, поставил чайник. - Сон какой-то дурацкий снился, - сообщил он, разматывая удлинитель. - Сплю, понимаешь, и знаю, что это сон... А вы, собственно, зачем пришли?
- За спичками, - напомнил Викулов.
- На полке над верстаком. Не там, выше... Погоди, а зачем тебе спички? Ты же бросил.
- Я первого сентября бросил. А сегодня уже двадцать девятое.
- Понятно. - Леонид вернулся к верстаку, сгрёб с него стружки, придвинул стулья. - Блиц?.. - предложил он, доставая с полки шахматные часы и доску. - На вылет, а?
Викулов отрицательно мотнул бородой, размял сигарету, закурил и удалился в подсобку. Леонид вопросительно посмотрел на Даблина.
- Потом, - сказал Даблин, сдул с верстака опилки, развернул стул и сел. Вид у Даблина был назидательный и таинственный, как у профессионального Деда Мороза. Сейчас потрясёт посохом, и ёлочка загорится. - Повестки при тебе? - спросил он.
- При мне, - озадаченно сказал Леонид и потянулся к внутреннему карману, где в бумажнике лежали обе повестки - милицейская и от нарколога. - А ты откуда знаешь? - спохватился он.
- Должность у меня такая - быть в курсе.
Леонид подозрительно оглянулся на распахнутую дверь подсобки. Викулов рылся в стеллажах, где был составлен его уже готовый заказ: сорок мольбертов и две сотни багетных рамок. Вытащил один из мольбертов на свет и стал придирчиво разглядывать. На Леонида он не смотрел... Да нет, ерунда же! Ему-то откуда знать?..
