Ознакомительная версия.
Зверей было четыре: горный лев и львица, усмиренные и послушные, серый худой медведь, умеющий все, и удав. Аннабель испытывала неловкость перед зверьми — слишком уж суровая шутка обрушилась на ни в чем не повинных настоящих циркачей. Успокаивало совесть одно: так циркачи оказывались в гораздо большей безопасности, чем в людском своем обличии.
Имена от них перешли захватчикам: Аннабель звалась Стеллою, Берт — Адамом, генерал — Пальмером, а улан — Иппотропом. С именами перешли привычки и мелкие давние отношения…
— Ты мошной впредь не тряси, — дребезжащим тенорком ввинчивал Иппотроп Пальмеру, и тот согласно кивал пегой головой. — А то вишь какой ще-едрый. За общий-то счет. Хошь чего — меня спроси или вон Стеллу. Мы — понимаем. А ты, дурак здоровый, — не понимаешь.
— Подумаешь, чего я там переплатил — три монеты. Пить хотелось, вот и все. А дешевле он не давал…— оправдывался Пальмер за провинность недельной давности.
— Вот, говоришь, три монеты. А на эти три монеты, глядишь…
— Тпру-у-у, черти! — лениво сказал Пальмер, и мерный рокот окованных железом колес по щебенке мгновенно смолк. Стелла приподнялась на локте. Сворачивая с имперской дороги, к ним направлялись два десятка всадников…
В дверь постучали.
— Заходите, — сказал Лот.
— Не спите еще? — На пороге стоял Меестерс. — Если хотите спать, говорите, не стесняйтесь.
— Хочу, но все равно не усну, — сказал Лот.
— То же самое и у меня, — вздохнул Меестерс. — Вы не думайте, я не буду надоедать вам каждый вечер. Это у меня просто на новых людей тяга. Привыкну — перестану замечать. Устали сегодня?
— Да. Перегруз получился. Слишком много фактажа.
— Зато теперь вы, наверное, все понимаете.
— Пока еще ничего не понимаю. Не обработал.
— А-а… Вам не холодно, кстати?
— Жарко. Но если хотите, выключите.
— Нет-нет, что вы. Пришел в гости и распоряжается…
— Я просто люблю прохладу. Зимой сплю с открытым окном.
— Это я уже знаю. Я о вас, наверное, вообще все знаю. Вас это не смущает?
— Пожалуй, нет. Особо стыдных вещей я за собой не помню.
— Это, наверное, неплохо — не помнить о себе стыдных вещей…
Я, к сожалению, никогда не смогу испытать такого чувства. За сорок лет работы накопилось всякое. Иногда мне странно, что я все еще жив.
Лот сочувственно кашлянул. Интересно, зачем он пришел, подумалось ему. Просто излить душу? Или еще раз прощупать? Или ненавязчиво внушить что-нибудь, или расположить к себе?.. Или без цели? Он с сомнением посмотрел на Меестерса. Вряд ли такие люди делают хоть что-нибудь без цели, — даже снимая пушинку с рукава, просчитывают — на автопилоте — сорок три варианта возможных последствий…
Меестерс понял этот взгляд по-своему.
— Я догадываюсь, что вас беспокоит. Внезапное доверие, да? Это так не по-нашему, против всяческих традиций… Ну, допустим даже, что вы агент. Все равно чей. Хотя, мне представляется, вы именно тот, кем назвались: санитарный врач, прошедший в свое время Каперскую зону и в своих исследованиях глубоко проникший в суть проблемы. В самостоятельных исследованиях. Подчеркиваю. Так вот, даже если вы агент, скажем, Конторы, или Корпуса, или иностранной разведки, или инопланетной… Нам это не то что не страшно — мы это приветствовали бы. Потому что нам противостоит нечто такое, что требует слияния сил. Но вы, к сожалению, не агент… И крысиные гонки продолжатся. И мы будем вцепляться друг другу в глотки — в стремлении не допустить противника к финишу первым, а еще лучше — не допустить вообще. Хотя и лабиринт построен не нами, и несемся мы по нему не по собственной воле, и что нас ждет на финише — не догадываемся…
— Зачем же меня держали в подвале? Проверяли? Если вам все равно — кто?
Меестерс помолчал. Похоже было, что простой вопрос поставил его в тупик.
— Все религии, вы знаете, построены на борьбе добра со злом, — заговорил он другим, безразличным, уставшим голосом. — Две трансцендентные силы, Бог и Дьявол. Непрерывная борьба. Ад и рай, наслаждение и страдание. Я как грубый материалист произвожу все из нейрофизиологии, из центров поощрения и наказания. Их взаимодействие проецируется на внешний мир, и в результате — все вышеперечисленное в миллиардах оттенков. И вот мне, грубому материалисту, приходится допускать существование во внешнем мире каких-то подобных… я не знаю, как сказать? Центров? Они не имеют локализации. Короче, чего-то аналогичного по функциям… нет, тоже вру. Допустим, существуют и Бог, и Дьявол, но ни тот, ни другой не есть добро и зло в чистом виде, они вообще внеморальны, внеоценочны, у них есть какие-то свои интересы, своя борьба, людей они используют в этой борьбе, но сами люди им глубоко безразличны… Причем и Бог, и Дьявол существуют самодовлеюще, но — лишь в сознании людей. Как описание процессов реального мира. И вот эти процессы становятся все более интенсивными, более сложными, запутанными — и тут в них начинает вмешиваться человек… Вы еще не отключились?
— Нет, — сказал Лот.
— Это вмешательство странно, не вполне самостоятельно и абсолютно нерационально. Человек выступает ни на чьей стороне — и даже не на своей, что парадоксально лишь на первый взгляд. Он вообще пока не догадывается, что ввязался в чью-то борьбу.
— И все-таки — при чем тут я?
— Были подозрения, что вы действуете не по своей воле. Если позволите, я не стану говорить, откуда они взялись.
— Так. Ну, и?..
— Не подтвердились.
— А, понял. Вы меня исследовали, пока я спал. Помню, были такие странные сны…
— Знаете, Лот, вы удивительно уравновешенный человек. Я удивлен.
— Нет, — сказал Лот. — Я нервный и неуверенный в себе тип. Мне стоит больших усилий держаться так, как я держусь.
— Все равно. У вас здорово получается. Хотите, я доскажу, что начал? Немного осталось.
— Хочу.
— Вы сегодня увидели все, что можно увидеть. Многого, конечно, не поняли — не спец. Ничего. Понимаете, это все частности. А в целом — мы пытаемся разобраться в той самой борьбе Бога и Дьявола. Выяснить цели, средства, механизмы. Понять наш интерес. Суметь защититься. Если успеем, конечно…
— Бог и Дьявол…— Лот произнес слова медленно, пробуя языком. — Как я понял, вы употребляете эти термины не в метафорическом смысле?
— Нет. Именно как термины. С другой стороны, вы понимаете, весь наш мир — это одна большая метафора…
— И — обладающие теми способностями, которые им приписывает молва?
— В части власти над живой природой — да.
— Всемогущество?
— Практическое всемогущество. Может быть, имеющее границы — но я этих границ не знаю.
Ознакомительная версия.
