– Я готов! – Этот рев был пострашнее залпа дюжины картечниц. Даже невозможно было понять, откуда именно он доносится – с небес или из-под земли.
Войско Хавра смешалось, как куча опавших листьев, подхваченных порывом бури. Сначала он не понял причины столь внезапной и массовой паники, сравнимой разве что с реакцией кур на появление хорька, но потом узрел, что среди жестянщиков мелькают мрызлы, резко отличающиеся от них по всем статьям. Да еще какие мрызлы! Отборные, один к одному, недавно сделанные из самых лучших образчиков человеческой и звериной плоти, но уже великолепно натасканные и, кроме своей толстенной шкуры, вдобавок защищенные броней.
Это был просто какой-то кошмар! Откуда здесь могли взяться мрызлы? Как они прорвались сквозь линию укреплений? Как вообще сумели так быстро преодолеть насквозь простреливаемое пространство?
На все эти вопросы, в единый миг пронесшиеся в голове Хавра, он получил столь же мгновенный ответ – людей, окружавших его, словно смело и на всеобщее обозрение предстала одна из подземных нор, которых здесь было больше, чем конопатин на физиономии человека, переболевшего оспой.
Раньше в целях безопасности нору прикрывал дощатый щит, позаимствованный у кузова телеги, а сейчас из нее один за другим перли готовые к бою мрызлы. И то же самое, похоже, происходило повсюду – враги таились в каждой норе, в каждой достаточно глубокой яме. Войско жестянщиков оказалось в положении жужелицы, рискнувшей отдохнуть на вершине муравейника.
За этот просчет Хавр мог винить лишь себя.
Картечницы разом смолкли, только на разные лады орали живые и умирающие люди, выли мрызлы, лязгала сталь, топали ноги, лапы и копыта, хрустели кости, ржали перепуганные лошади да стучали многозарядки – оружие в рукопашном бою не самое удобное.
Хавр оказался один на один с огромным мрызлом, размахивающим тяжелым копьем, пилообразный наконечник которого размерами не уступал лезвию косы. Клинок, с таким трудом выпрошенный у Окша, покоился в чехле, притороченном к седлу его лошади (где сейчас то седло, где сейчас та лошадь?), и Хавру не осталось ничего другого, как совершить скачок во времени. Пусть он выиграл всего лишь мгновение, но как раз этого мгновения и хватило мрызлу, чтобы проскочить сквозь призрак, оставшийся на месте исчезнувшего человека, и напороться на пулю какого-то жестянщика, еще сохранившего присутствие духа.
Проклиная собственную беспечность, Хавр бросился на поиски скакуна. Задача ему предстояла не из легких, чтобы не сказать больше. Все коноводы или разбежались, или были перебиты, а лошади, усугубляя общую неразбериху, носились в тесном пространстве, огороженном телегами. Некоторым, особо резвым, даже удалось перепрыгнуть через укрепления и ускакать от этого ада подальше.
Хавр уже и позабыл, когда в последний раз попадал в столь безнадежную ситуацию. Мрызлов становилось все больше и больше, шальные пули жужжали вокруг, как пчелы в погожий денек, горы трупов загораживали путь, а самоходы, тщетно пытавшиеся вырваться из окружения, давили всех подряд – и своих, и чужих. Схватка, наподобие туго натянутого лука, достигла того предела, после которого или вдребезги рвется тетива, или лопается дуга. Вот-вот какая-то из противоборствующих сторон должна была сломаться, не выдержав напряжения боя, и скорее всего эта печальная судьба ожидала жестянщиков.
Внезапно голос Карглака заглушил все другие звуки. И люди, и мрызлы, и даже лошади оцепенели. Когда на сцене появляется главное действующее лицо драмы, все другие ее участники вольно или невольно превращаются в безмолвных статистов.
Карглак, изжелта-бледный и заросший черной звериной щетиной (таким Хавр еще никогда его не видел), выволок из самохода беспомощное тело лже-Окша и для начала встряхнул его так, что с бедняги даже свалились сапоги.
– Ну покажи, на что ты способен, жалкий сморчок! – ревел взбешенный максар. – И как ты только посмел бросить мне вызов? Да еще пригрозил вырвать мое сердце! Я сам вырву твое сердце, гнида! Но сначала ты лишишься своего поганого языка!
Тут Карглак, намеревавшийся предать изменника долгой и мучительной смерти, явно перестарался – так взмахнул рукой, что истошный вопль лже-Окша сразу оборвался, а голова, кувыркаясь, улетела в безмолвную толпу.
Момент всеобщего оцепенения упускать было нельзя, и Хавр, единственный здесь, кто был неподвластен воле максара, змеей выскользнул из самой гущи приостановившейся схватки, осмотрелся по сторонам и сумел все же заприметить своего саврасого скакуна, которого уже держал под уздцы коренастый мрызл (уж очень хороша была лошадка, раньше гулявшая в табунах максаров).
Карглак тем временем привел в исполнение свои угрозы, уже не способные ничего изменить в печальной судьбе неудачливого двойника Губителя Максаров. Голой рукой он разорвал грудную клетку и продемонстрировал всем присутствующим еще живое, судорожно трепыхающееся сердце.
– Такая участь ожидает каждого, кто осмелится посягнуть на власть максаров, какими бы хвастливыми кличками он себя ни награждал! – Голос Карглака звучал, как горный обвал. – Не будет пощады и тем, кто поверил в гнусные речи этого выродка и с оружием в руках пришел в Чернодолье! Для Страны жестянщиков и его народа наступают последние деньки! Никто больше не услышит об этих подлых и неблагодарных людишках, а их земля будет объявлена проклятой! Отныне под страхом смерти запрещается жить там, сеять хлеб и охотиться!
Хавр ползком добрался до своей лошади, выдернул клинок из чехла, быстренько произвел с рукояткой все необходимые манипуляции и, дабы проверить боеспособность этого чудо-оружия, отрубил мрызлу ту лапу, которой он сжимал поводья. Страшилище, на какое-то время лишенное всех других способностей, кроме способности воспринимать речи своего хозяина, не обратило на это никакого внимания, только почесало здоровой лапой кровоточащий обрубок.
Внезапно, словно почуяв подвох, Карглак умолк на полуслове, поднес сердце лже-Окша к своим глазам и сдавил его, как обезьяна сдавливает спелый плод, желая полакомиться соком.
– Это не сердце максара! – прорычал он. – Кого мне подсунули? Куда подевался этот обнаглевший щенок?
– Кого ты ищешь? – С гребня ближайшего холма раздался деланно-спокойный голос, в котором опытный человек мог ощутить огромное внутреннее напряжение. – Не меня ли?
Окш, хотя и восседал на горячей боевой лошади, был одет как простой жестянщик, даже не воин, а ремесленник средней руки. При себе он имел устройство странного вида и неизвестного предназначения (только Хавр знал, что это «дырокол»). Судя по тому, что время от времени его фигура едва заметно искажалась и затягивалась радужной рябью, межпространственная дыра, в данный момент выполнявшая роль щита, была готова отправить в потусторонний мир любое количество обитателей Чернодолья (а заодно и жестянщиков).
