— Что ж, давай станем по-настоящему счастливы.
Он притянул ее к себе, неловко нащупывая застежки у нее спине.
— Ты теплая, — сказал он, стягивая бретельки с плеч. — Такая теплая…
Не выпуская ее из объятий, он откинулся назад и выключил верхний свет.
— Так уютнее. Я люблю атмосферу… Что это было?
— Вопль, — улыбнулась она.
Он оттолкнул ее и подбежал к окну.
— Должно быть, какая-то безумная птица, — сказал он после паузы.
Передернув плечами, она сбросила остатки одежды и встала во весь рост, чуть раскачиваясь в тусклом свете. Ее волосы отливали рыжими полосками тигриной шкуры, а глаза — черными…
— Это был герцог, твой отец, — тихо сказала она. — Ты унаследовал его титул. Да здравствует герцог Ларри! По крайней мере до полуночи.
Он обернулся, прислонившись спиной к оконному косяку.
— Посмотри на меня в последний раз. Ледяные гробницы опустели.
Он пытался вскрикнуть, но ее тело было подобно языку белого пламени, а глаза сияли, словно два черных солнца; он смотрел на нее, как дикий зверь, пойманный в ловушку.
Он не пошевелился, просто не смог.
Совершенные изгибы, выточенные из слоновой кости, — ее плечи, и две луны, обрамленные голубым сиянием, — ее груди, и огненная река из старинных баллад — ее тигриные волосы: все это отпечаталось в его голове; затем видение задрожало и помутнело в ледяных волнах паралича, поднимавшегося по позвоночному столбу, словно мороз по тонкому стволу саженца.
— Полукровка! — прошептал он за мгновение до того, как мороз поглотил его полностью.
Минус четыре— Он выживет? — спросил толстый сержант.
— Еще неизвестно, — ответил долговязый, стирая яичный желток с усов. — Как только ему вливают свежую кровь, она тут же становится отравленной. Не успевают перекачивать. Легкие парализованы. Ему подключили искусственное дыхание, а сам он без сознания.
— Кто станет у власти, если он умрет?
— Говорят, парнишка.
— Боже!
Он посмотрел на неподвижную фигуру в летнем домике. Человек смотрел в потолок и не шевелился. Четверо боевиков Комстока, заняв позиции по четырем сторонам света, держали ружья наготове.
— Что будем делать с ним?
— Собираемся допросить его, как только он придет в себя.
— Это и есть тигр? — спросил толстяк.
— Так они говорят.
— Значит, он знает что-то о Стате.
— Ну да.
Голос толстяка задрожал от волнения, маленькие черные глазки заблестели.
— Дайте мне допросить его!
— Тут все хотят. Ты что, особенный?
— Он пытался убить герцога. У меня такие же права, как и у остальных.
Долговязый покачал головой.
— Мы будем тянуть спички перед первым допросом. У тебя будут те же шансы, что и у остальных.
— Хорошо. — Толстяк поиграл ремнем. — Хочу браслет из зубов тигра.
* * *
Ричард лежал, словно в гробу, окруженный трубками, змеевиками, бутылочками, насосами. Все это дышало вместо него. Проделывало работу сотни пар почек. Заряжало его кровь витаминами и противоядиями. Заставляло защитные силы его организма кряхтеть от натуги.
Как ни странно, в этом мире покоя, где дрейфовал его разум, герцог не потерял способности думать. Словно он освободился от пылающей плоти и бестелесно плыл в пустом пространстве…
Юность — радости пора, ей любви не избежать…
Обрывки старых песен пронизывали его. Впервые со времен детства он чувствовал в себе умиротворенную расслабленность.
Вспышки угрызений совести освещали его внутреннюю ночь при мысли о Федерации — неповоротливой, неумолимо пережевывавшей и переваривавшей все на своем пути. Тернерианская Ось была последней великой оппозицией в этих осьминожьих объятиях. Автономия, дарованная когда-то пограничным мирам, исчезала теперь в пасти осьминога, словно воспоминания юности. Щупальца осьминога стремились захватить колесо, вращавшее Галактику, превратить все миры в клетки своего тела.
Нет! Он не даст этому случиться. Он выживет! Все девять звездолетов уже прибыли и ждут где-то там наверху, построившись клином. Девять звездолетов ждут, чтобы его рука направила острие клина прямо в глаз осьминога, в самое сердце Стата! Он постарается выжить во что бы то ни стало.
К нему вернулось ощущение огня во всем теле.
* * *
— Ты не можешь держать меня вечно, полукровка! — хрипел он. — Ты уже теряешь свою силу!
— Это правда, — улыбнулась она.
— Кто-нибудь придет, чтобы рассказать о происшествии… они найдут тебя здесь…
— Нет, — сказала она.
— …Тогда ты пожалеешь, что родилась на свет.
— Я жалею об этом девятнадцать лет, — ответила она, прежде чем разбить вазу о его голову.
Старый отец, старый кукольник, что случилось?
Я проиграл.
Виндичи не проигрывает.
Кто такой Виндичи?
Ты должен попытаться вспомнить…
* * *
— Я выиграл! — захихикал толстяк.
Тигр, тигр…
— Я выиграл, — повторил он.
Зверь горящий…
— Воспользуюсь той комнатой, — показал он.
Я иду.
— Давай.
Вон из дворца!
Он встал, и охранники подняли Рамсэя и поставили на ноги.
Ты помнишь?
Они подтолкнули его по направлению к кладовке.
Я пытаюсь вспомнить. Вон из дворца!
Он пошатнулся и врезался в стену.
Почему?
Дверь распахнулась. Множество рук втолкнули его, и он оказался внутри.
Я не знаю. Знаю только, что ты должна немедленно уйти.
Удерживаться на ногах было нелегко. Он стоял посередине маленькой комнаты, щуря припухшие веки, чтобы прикрыть свой желто-серый взгляд от безжалостно обнаженной лампочки на потолке.
В небе уже девять звездолетов…
Иди домой!
Сержант улыбнулся и закрыл за собой дверь. Он запер ее, положил ключ в карман.
— Итак, ты тигр. Ты не кажешься таким уж свирепым.
Рамсэй покачал головой и внимательно посмотрел на сержанта.
Тот отстегнул пистолет от ремня и засунул его за пояс брюк. Медленно, смакуя каждое движение, он расстегнул этот широкий ремень и вытянул его из штрипок. Не спеша начал накручивать его на руку.
Тигр, тигр…
Когда на свободе осталась только пряжка и несколько дюймов кожи, он улыбнулся и медленно шагнул вперед.
Зверь горящий…
Рамсэй поднял руку над головой, потянулся и разбил ненавистную лампочку.
