Он перевел дух: опасность прошла мимо.
Постепенно овладев собой, он вернулся к сознанию ментата. Тени людей двигались перед ним. Он — передаточная станция для всех данных, когда-либо полученных им. Его существо населено созданиями возможности. Они проходят перед ним, чтобы он мог сравнивать их и рассуждать.
На лбу его выступил пот. Он вдруг вспомнил, как сидел перед ним Биджаз у огня.
Биджаз!
Карлик что-то сделал с ним. Но что?
Хейт почувствовал, что качается на краю пропасти. Он продлил рассуждения ментата, стараясь определить, что может произойти из его собственных действий.
— Принуждение! — выдохнул он. — Меня к чему-то принуждают! Одетый в синюю форму курьер, проходивший в этот момент мимо него, спросил:
— Вы что-то сказали, сэр? И гхола ответил ему:
— Я сказал все.
Жил человек, мудрый такой,
Он прыгнул
В песчаную пустыню
И сжег оба своих глаза!
И когда он понял,
Что его глаза погибли,
Он не стал жаловаться.
Он призвал свое видение
И превратился в святого.
Детское стихотворение. Из «Истории Муаддиба».
Пол стоял во тьме снаружи сьетча. Видение говорило ему, что сейчас ночь, что слева от него на фоне луны силуэтом возвышается скала Чин. Памятное место, его первый сьетч, где он и Чани…
«Я не должен думать о Чани», — запретил он себе.
Видение говорило ему о переменах вокруг — группа пальм невдалеке, черно-серебристая линия канала, несущего воду через дюны.
Вода, текущая через пустыню! Он вспомнил реки Каладана, планеты своего детства. Тогда он не сознавал, какое это сокровище — водный поток. Даже мутное течение канала — сокровище.
С деликатным покашливанием сзади подошел помощник.
Пол протянул руку к магнитной доске с единственным листком металлобумаги на ней. Он двигался медленно, как вода в канале. Видение уплывало вперед, но он все с большей неохотой плыл вместе с ним.
— Простите, сир, — сказал помощник. — Сембульский договор. Ваша подпись…
— Я сам могу прочесть! — оборвал Пол. Он нацарапал «Император Атридес» в нужном месте и вернул доску, сунув ее прямо в протянутую руку помощника и чувствуя внушаемый им страх.
Помощник поспешно удалился.
Пол отвернулся. Отвратительная голая земля! Он представлял ее себе залитой солнцем и жарой, местом песчаных склонов и пыльных ям, длинных дюн, протянувшихся через скалы… То была богатая земля. Она требовала только воды и… любви.
Он понимал, что жизнь изменила эти грозные просторы, придала им грацию и движение. В этом было послание пустыни. Контраст ошеломил его. Он хотел повернуться к свите, расположившейся в сьетче, крикнуть ей: «Если вам нужно кому-то поклоняться, поклоняйтесь жизни — всей жизни, каждой малой ее частице. Мы все в этой красоте вместе».
Он сжал кулаки, стараясь остановить видение. Он хотел бы убежать от собственного мозга. Это — зверь, который пожирает его. Отчаянным усилием Пол направил мысли наружу. Звезды!
Сознание переворачивалось при мысли обо всех этих звездах над ним — несчетное количество миров. Человек безумен, если считает, что может управлять хотя бы ничтожной их частью. Он, Пол, даже представить себе не может всего, что входит в его империю, всех его подданных.
Подданные? Скорее, почитатели и враги. Смотрит ли кто-нибудь из них за пределы своей жестокой веры? Существует ли хоть один человек, избежавший предрассудков? Даже сам император их не избежал. Он старался создать Вселенную в соответствии с собственными представлениями. Но Вселенная разбивает его планы своими молчаливыми волнами.
«Я плюю на Дюну! — подумал он. — Я отдаю ей свою влагу!»
Миф, который он создал из сложных движений и воображения, из лунного света и любви, из молитв, более древних, чем Адам, из серых утесов и алых теней, из жалоб и гробниц мучеников, — к чему он приведет, этот миф, когда волны отступят, когда берега времени предстанут чистыми и пустынными, сияющими бесконечными зернами воспоминаний? В этом ли цель созидания?
Скрип песка сказал Полу, что к нему подходит гхола.
— Ты избегал меня весь день сегодня, Дункан, — сказал Пол.
— Для вас опасно называть меня так.
— Я знаю.
— Я… я пришел предупредить вас, милорд.
— Знаю.
Гхола рассказал о встрече с Биджазом, о принуждении.
— Ты знаешь, к чему приведет это принуждение? — спросил Пол.
— К насилию.
Пол чувствовал, что приближается к месту, которое с самого начала было ему уготовано. Он будто окаменел. Джихад схватил его и повел по тропе, где его никогда не отпускала ужасающая власть будущего.
— Никакого насилия от Дункана не будет, — прошептал Пол.
— Но, сир…
— Расскажи мне, что ты видишь вокруг.
— Милорд?
— Пустыня, какая она сегодня?
— Вы не видите ее?
— У меня нет глаз, Дункан.
— Но…
— У меня только предвидение, — сказал Пол. — Как бы я хотел, чтобы у меня его не было. Я умираю от предвидения, разве ты не знаешь этого, Дункан?
— Может… то, чего вы боитесь, не случится? — робко предположил гхола.
— Что? Как можно отрицать предвидение, если оно тысячи раз сбывалось? Люди зовут его властью, даром, а это — бедствие! Оно не отпускает меня!
— Милорд… — пробормотал гхола. — Я… молодой хозяин, вы не… — он замолчал.
Пол почувствовал смятение гхолы.
— Как ты назвал меня, Дункан?
— Что?
— Ты назвал меня «молодой хозяин»?
— Да.
— Так всегда называл меня Дункан. — Пол протянул руку и коснулся лица гхолы. — Это входило в программу твоего обучения у тлелаксу?
— Нет.
— Тогда что же?
— Это пришло… от меня.
— Ты служишь двум хозяевам?
— Может быть.
— Освободи себя от гхолы, Дункан.
— Как?
— Ты — человек. Поступай по-человечески.
— Я гхола!
— Но у тебя тело человека. И в нем Дункан.
— Что-то в нем есть…
— Не знаю, как, — сказал Пол, — но ты это сделаешь.
— Вы это предвидите?
— Будь проклято предвидение! — Пол отвернулся. Видение толкало его вперед, его было нельзя остановить.
— Милорд, если вы…
— Тише! — Пол предостерегающе поднял руку. — Ты слышишь?
— Что, милорд?
Пол покачал головой. Он чувствовал, что его выследили. Что-то в ночи знает о нем. Что-то? Нет, кто-то.
— Жизнь была хороша, — прошептал он, — и ты была в ней самым хорошим.
— Что вы сказали, милорд?
— Это сказало будущее.
