— К счастью, нет. Ведь я как-никак нахожусь под охраной своего компаньона. Мало кто рискует приблизиться к нему… Зато остальные будетляндцы не могут ничего противопоставить кучке обнаглевших мерзавцев. Ежедневно кто-то из них подвергается грабежу и насилию.
— И сегодня тоже? — Лица Зяблика не было видно в темноте, но, судя по голосу, он нахмурился, как Илья Муромец, узнавший о безобразиях, творимых Идолищем поганым.
— Относительно сегодняшнего дня я ничего не могу сказать, но позавчера они долго издевались над человеком, не пожелавшим расстаться с едой и последней одеждой. Представляете, что это такое — на протяжении долгих часов убивать того, кто не в состоянии умереть.
— Слова мои, значит, были сказаны впустую, — произнес Зяблик с сожалением.
— Смыков, запиши это в своем талмуде. Чтоб потом меня не ставили на одну доску с каким-нибудь атаманом Кудеяром или Джеком-потрошителем.
— А вы, братец мой, никак на лавры Дубровского претендуете? Или Робин Гуда? — сказано это было отнюдь не с ехидцей, а скорее с подозрением. — Опять какую-то авантюру затеваете?
— Никакую не авантюру, — поспешно возразил Зяблик. — А вот маленькая правилочка не помешала бы.
— Вы ведь знаете, что я противник любых форм насилия. — Чувствовалось, что в душе Эрикса идет какая-то борьба. — Но если вы сумеете обуздать этих варваров, то заслужите искреннюю благодарность всех будетляндцев, в том числе и меня.
— Как же их обуздать? — Зяблик принялся рассуждать вслух, чего раньше за ним не замечалось. — Убивать бесполезно — оживут. Хари начистить — кулаки отобьешь. Душевная беседа тоже вряд ли поможет… Ладно, что-нибудь придумаем. Лично я вопросов больше не имею.
— Вот и хорошо, — Эрикc вздохнул с облегчением. — Мое время на исходе. Пора собираться назад.
— Остались бы у нас, — любезно предложила Верка. — Скучно ведь одному, наверное. Барсик ласкового слова не скажет.
— Да-да, присоединяйтесь, — поддержал ее Цыпф.
— Вряд ли это целесообразно, — вздохнул Эрикc. — И вот по какой причине. Любая устойчивая группа воспринимается хозяевами как единое целое. Для них, видимо, нет принципиальной разницы между вашей пятеркой, нашей со зверем парочкой или каким-нибудь обособленно живущим мизантропом. Каждой единице положено только по одной кормушке. Что вам пятерым, что нам двоим. Объединившись, мы лишимся половины своего пайка. Как кому, а зверю это может не понравиться. Он у меня и так недоедает.
— Кстати! — встрепенулся вдруг Зяблик. — А как себя ведет твой зверек? За людьми не пробовал охотиться?
— Пробовал, — признался Эрикc. — Но я его отучил.
— А не боишься, что однажды ночью он тобой закусит?
— Ну что вы! — Эрикc даже обиделся немного. — Такое просто невозможно. Мы очень привязаны друг к другу. Слышите, он меня зовет. — Действительно, во мраке раздался призывный рев Барсика. — Все, я пошел. До встречи. Свечу, оставляю вам.
— Долг платежом красен, — Зяблик, вскочив, стал совать в руки Эриксу шоколад и печенье.
— Спасибо, я не донесу столько, — смутился Эрикc.
— Ничего, — упорствовал Зяблик. — Сейчас упакуем. Верка, пожертвуй одной шалью. Я видел, сколько ты их в Будетляндии присвоила… Правильно, молодец… Что легко пришло, то легко и уйдет… Шучу-шучу, вернем мы твою шаль… Вот какой узелок аккуратный получился! Загляденье! Пошли, провожу тебя немного… Ребята, вы пока свечку не тушите.
Зяблик ушел и как в воду канул. Ватага улеглась спать без него, но свечку оставили гореть вместо маяка.
Вернулся он часа через полтора и сразу нырнул под одеяло.
— Где вы шляетесь? — сонно пробормотал Смыков.
— Да так… Поболтали чуток с Эриксом. Договорились, так сказать, о дальнейших совместных действиях. Если эти гады опять на кого-нибудь наедут, он постарается нас предупредить.
— Ох, ищете вы приключений на свою голову. Сдержанней надо себя вести. Мы ведь не дома.
— Верно, не дома, — согласился Зяблик. — Дома я бы быстро глянец навел…
Прошло несколько суток, а Эрикc не подавал о себе никаких вестей. Больше всего по этому поводу переживал почему-то Цыпф. Верка своих чувств старалась не выказывать, хотя дни напролет мурлыкала лирические песни. Зяблик держался подчеркнуто индифферентно, а Смыков, косясь на него, время от времени удрученно вздыхал:
— Чешутся у вас руки, братец мой, ох как чешутся.
Свечи, целую кучу которых по инициативе Верки изготовила кормушка, внесли в жизнь ватаги некоторое разнообразие. Отпала необходимость сразу после наступления сумерек заваливаться на боковую. Ужин теперь растягивался на несколько часов и напоминал светский раут с карточной игрой и долгими неспешными беседами. Сначала перекидывались в дурачка, а потом Смыков (кто бы мог подумать) заразил все общество страстью к преферансу. За игрой болтали обо всем понемножку, хотя у каждого из мужчин был любимый конек. Зяблик рассказывал случаи из собственной жизни и, конечно, безбожно врал при этом. Смыков, наоборот, придерживался строгих фактов, которые по памяти черпал из бюллетеня «Следственная практика». Цыпф свой скудный жизненный опыт компенсировал начитанностью: один вечер он цитировал Ларошфуко, второй — Гомеса де ля Серну, третий — царя Соломона и так далее.
Совершенно случайно выяснилось, что Лилечка умеет гадать на картах — бабушка в свое время научила. Сначала она упорно отнекивалась, ссылаясь на отсутствие опыта, но потом все же уступила воле большинства.
Смыкову были предсказаны хлопоты по казенной нужде, счастье с трефовой дамой, горе от пикового короля и очень нехорошие перспективы в итоге. Зяблику, помимо хлопот, дороги и разнообразных неприятностей, в самое ближайшее время предстояло исполнение желаний через червонного туза и потеря друга. Верке сначала сплошь валили удачи, встреча со старыми друзьями, успех в задуманном, а в конце неожиданно выпали четыре семерки, означающие в лучшем случае слезы, а в худшем — смерть. То, что ожидало в будущем Цыпфа, Лилечка пожелала сохранить в тайне. И хотя все это делалось вроде шутки ради, девушка осталась сильно удрученной и карт в руки больше не брала, даже подкидного дурака игнорировала.
Эрикc появился в очень неудобное время, в середине ночи, когда никто толком не успел выспаться. Барсика он придерживал за ухо, как шкодливого мальчишку. Зверь на этот раз выглядел как-то странно — издавал тревожные глухие звуки (что-то среднее между мычанием и рычанием), учащенно дышал, пуская из пасти густую слюну. Иногда он даже пытался вырваться из рук Эрикса, хотя скорее только обозначал эти попытки — случись у них конфликт на полном серьезе, от человека даже мокрого места не осталось бы.
