– Отсюда и неприятие, – добавил Вулич, помолчав. – Отсюда и активный протест, отторжение. Не знаем и не хотим знать! Вот станем умнее, тогда разберемся! А пока… А пока надо к черту перекрыть Воронку стиалитовым колпаком! Тем более что причины на это есть, – он язвительно усмехнулся. – Воронка, видите ли, занимает на планете единственно удобное для космопорта место! Но, инспектор, если мы впрямь имеем дело с другим Разумом, разве на другой Разум можно обижаться, разве можно с ним сводить счеты? А ведь решение перекрыть Воронку стиалитовым колпаком, пусть даже на неопределенное время, это и есть такая месть! Разве нет? Признайтесь!
– Вы против возведения космопорта?
– Разумеется, – вырвалось у Вулича.
– Ну, хорошо, – подумав, сказал я. – Вы против. Бетт Юрген против. Много таких, как вы?
– Это не имеет значения.
– С чего вы взяли? – рассердился я. – В конце концов, речь идет о будущем развитии всего сообщества людей на планете Несс, о месте планеты Несс в семье других населенных планет, наконец, о выходе человечества в по-настоящему дальний Космос.
– Ну да, к новым загадкам… – Вулич неприятно поморщился. – А за нашей спиной останутся шесть ангравов…
– Не вижу в этом ничего страшного. Рано или поздно мы обратимся к ним всерьез. Но для этого нам и нужна Большая База. Может, Воронке даже полезно будет поработать в вечной тьме, под плитами космопорта. Раз мы ничего не можем объяснить себе, пусть она хотя бы не мозолит нам глаза. И уж в любом случае мы спасем тех, кто еще может погибнуть в Воронке.
Я всерьез разозлился.
– «Другой Разум! Другой Разум!» Истинный Разум, Вулич, не станет веками топтаться на одном месте. Истинный Разум, Вулич, всегда подразумевает развитие, движение. Зачем истинному Разуму повторять одни и те же вопросы?
– А может, он не торопится? – негромко спросил Вулич. – Может, у него свое представление, когда и какие задавать вопросы? Может, у него вообще свое собственное, отличное от нашего, представление о времени? Не отвергающее время, но трактующее его иначе. Нельзя же, в конце концов, все процессы сводить только к физико-химии. Может, этот Разум бесплотен, а Воронка лишь некий косвенный его след, некое побочное свидетельство его существования. Может, данному Разуму, инспектор, абсолютно все равно, когда он получит ответ на свои вопросы – через сто лет или через тысячу? Разве срок жизни, отпущенной человеку, является эталоном? Может, перед этим Разумом мы все действительно лишь мотыльки, поденки… – Вулич явно вспомнил слова, сказанные Бетт Юрген. – Начинаем жизнь вполне бессмысленно, потом взлетаем. Некоторое время парим… Ну и что?.. Успеваем лишь оплодотвориться и продолжить род… Окажись вы на месте бесконечного бессмертного Разума, инспектор, как бы вы смогли договориться с такими поденками?
– Истинный Разум способен понять, имеет смысл заниматься отдельной особью или всем видом.
– Вы научились разговаривать с муравейниками? – Вулич усмехнулся. – Впрочем, в целом вы мыслите правильно. Рано или поздно истинный Разум должен догадаться о том, что сейчас пришло вам в голову. А какой-то, возможно, уже догадался.
– Что вы имеете в виду?
– Я бы предпочел, инспектор, чтобы вы сами пришли к какому-то выводу, – он спокойно глянул мне в глаза. – Что, по-вашему, является самой характерной особенностью жизни?
– Смерть.
– Но почему? – Вулич был раздосадован. – Почему смерть? Почему не бессмертие? Может быть, именно бессмертие является самой характерной особенностью жизни во Вселенной. Может быть, жизнь появляется в самые первые минуты творения вместе со временем, пространством, материей и уходит только вместе с ними. Разум, о котором мы говорим, мог впервые встретиться со смертными видами именно на Несс. Понимаете, инспектор, именно здесь, и впервые! Может, раньше он представления не имел о смерти. Ну, подумайте сами, разве его не заинтересовало бы такое явление? Вспомните, сколько мушек-дрозофил, мышей, собак мы мучили и убивали, подбираясь к бессмертию и не находя его. А для этого Разума, может быть, не существует тайн бессмертия, напротив, он потрясен своим открытием смерти. Он ставит эксперименты на нас всего лишь потому, что находит нас удобной формой для этого. Не больше. Он же не догадывается, что, умирая, мы умираем навсегда.
– Убийство всегда убийство.
– Но почему убийство? – Вулич даже наклонился ко мне. – Этот Разум чем-то обеспокоен, он ищет. Как бы мучительно ни умирал человек при проводимых им экспериментах, не следует обольщаться и обвинять чужой Разум в жестокости. Он просто не мы.
– Всему есть предел.
– Что за черт! – Вулич возмутился. – О каких пределах вы говорите? Очнитесь! Откройте глаза! Почему дело всегда в сотнях, а не в единицах?
Вулич загорелся.
Он напирал на меня, он требовал понимания.
Что-то и впрямь начинало брезжить в моем мозгу. Некая догадка, тень догадки. Эти сотни жертв, а потом вдруг Уиллер. И снова сотни жертв, а потом вдруг Оргелл. В этой странной цепочке впрямь наблюдалась некая закономерность. Может, Вулич прав? Может, главное действительно не в тех сотнях, которые погибли, а именно и только в тех двоих, которые выжили? Почему, в самом деле, они остались в живых, побывав в Воронке?
Я забыл о Вуличе.
Переключив инфор на свой канал, я спросил диспетчера:
– Пришли записи с Земли?
– Да.
Экран вспыхнул.
Каменная ограда.
Бедный и тесный двор.
Длинные деревянные ящики с цветами.
Вдали чудовищная панорама лиловых гор с посеребренными Солнцем снежными вершинами. Огнистые капли медленно сползали с длинной сосульки, взрывались радугами, падали в снег. Старый человек в теплой куртке удобно устроился на скамеечке посреди двора.
Он улыбался.
Он смотрел прямо на меня.
Он ничем не напоминал желчного старикашку с колючим сердитым взглядом, его круглые щечки румянились.
Уиллер?
Я потрясенно покачал головой.
Запись, предоставленная мне, была сделана всего два месяца назад где-то в Гималаях.
– Уиллер, – Вулич тоже узнал старика. – Я догадывался… Вы сделали мне подарок… Ему сейчас, наверное…
– Да, ему сейчас под двести лет, не меньше. Живая история планеты Несс. Неужели и Оргеллу уготовано что-то подобное?
– Уверен, не только ему…
– О ком вы?
Вулич удовлетворенно улыбнулся:
– Ну! Вы же пришли к верным выводам, инспектор.
И подбодрил меня:
– Будьте же мужчиной. Конечно, я говорю о Бетт Юрген.
В дверь постучали.
– Войдите.
Это был Лин.
Увидев Вулича, он не убрал улыбку стойких губ, просто она стала чуть менее добродушной.
Вулич поднялся:
