— Да нет же. Это все мне раскрыла госпожа Валери Ватсон, когда мы были с ней в пятом измерении.
— Да, я проинформирован на этот счет. К несчастью для вас, профессор Грейсон придерживается другого мнения.
— Неужели вы не понимаете, что эти существа используют наших ученых? Они — жертвы гипнотических сил этих существ. Разве вы не понимаете, что такие люди, как Грейсон, начали слепо им повиноваться? Скоро будет совсем поздно… слишком поздно. Мы не сможем бороться против этих существ.
— Достаточно!
— Но черт побери! Что же еще нужно, чтобы вы мне поверили?!
И тут я понял, что зашел слишком далеко. Холодный гнев отразился на лице президента. Голос его прозвучал, как удар хлыста.
— Эта дерзость может вам дорого стоить, господин Милланд. Советую не рассчитывать на мое милосердие. Я вас немедленно…
Губы его продолжали шевелиться, но ни единого звука не было слышно. У меня вдруг возникло ощущение, что я оглох. Боже мой, что же, в конце концов, происходит?!
Президент отшатнулся назад. Он растерянно осматривался.
Ужас! Падение стула, который он случайно толкнул, не произвело ни малейшего шума.
Я догадался о крике, который рвался из его онемевшего рта.
Все онемело в нашем мире!
Все онемело в нашем мире…
Я видел, как он жмет на кнопку вызова, но даже не пытался вмешаться в эту драматическую ситуацию, ведь слова и звуки в данный момент не имели никакого значения и смысла.
Тут в комнату, объятую тишиной, вошли два здоровенных парня и начали приближаться ко мне, но президент жестом остановил их.
Сам он бросился к распахнутому окну. Окну, за которым царила гробовая тишина. Шума больше не существовало…
Это конец. Ничего, кроме оглохшего и онемевшего города, охваченного паникой.
Только уныло моросил дождь. Не слышно было ни шлепанья по лужам, ни шороха подошв по гравию.
Ничего! Ничего, кроме неестественной тишины! Ах!
Если бы он поверил мне, пока не стало слишком поздно! Я повернулся к президенту и жестами попытался передать ему свою мысль: "Ну, теперь-то вы поняли?" Он подскочил к телефону, но сразу осознал бесполезность своей попытки и бросил трубку.
Нет, господин президент, не существует больше ни телефона, ни радио.
В глазах его полная безнадежность, выражение бесконечной боли и даже искорка раскаяния.
На его столе блокнот и карандаш, которые мы передаем друг другу, чтобы нацарапать следующий диалог:
"Полностью разрушить эту машину! Быстро!"
"Это касается Министерства национальной обороны и Пентагона".
"Направьте посыльного с письменным указанием, иначе мы пропали".
"Возможно, какие-то неполадки. Сначала нужно узнать".
"Ничего другого мы не узнаем".
Я подчеркиваю свои каракули жирной чертой.
При нашей эпистолярной дуэли присутствуют двое горилл, которые безуспешно пытаются подавить охватывающий их ужас. Однако вскоре в президентском кабинете разражается настоящая паника.
Только что ворвался десяток других лиц. Выглядят они как глухонемые и двигаются как-то нелепо. Кабинет наполнен жестикулирующими людьми, полагающими, что все они заболели какой-то заразной болезнью.
Среди них один только я могу представить себе, что творится по всей стране. Люди не понимают, что с ними происходит, и им кажется, что они все разом оглохли.
Они еще не осознают, что стали жертвами некоего феномена и что именно шума-то вокруг них и не существует.
Вот тут-то я в первый раз подумал, что человечество погибло.
До этого момента я питал хоть какую-то маленькую надежду; но теперь все пропало. Всеобщий ужас безмерно увеличил шансы наших противников в их игре. Достаточно было бросить взгляд наружу, чтобы убедиться, что паника стала всеобщей.
Огромные толпы проникли в парк Белого дома; тут перемешались военные и гражданские, сметая слабое сопротивление нескольких вооруженных полицейских, которые тоже ошеломлены случившимся. Вокруг царит ужасающая сутолока, усугубляемая тем, что все происходит бесшумно. У меня такое ощущение, что я смотрю телевизор с выключенным звуком.
И тут я в окно вижу Валери, которая пытается сюда прорваться.
Я выпрыгиваю наружу так быстро, что никто не успевает мне помешать, и вытаскиваю Валери из этого хаоса.
Мы вместе возвращаемся в здание, где повсюду царит умопомрачительный ужас. Хорошо, что полицейские, которые видели меня вместе с президентом, приходят на помощь, помогая мне пробиться в салон.
Президент совершенно потерянно смотрит на меня и подает знак следовать за ним в соседнюю комнату. Таким же образом он подзывает нескольких важных чиновников, которые дрожат и являют собой образец самой жестокой растерянности.
К тому времени президент единственный среди них, к кому вернулось относительное спокойствие. Я вижу, что он узнает Валери и вздыхает, а по его выражению лица понятно, что он понимает всю тяжесть происходящего.
Слегка дрожащей рукой он пишет что-то на листке бумаги и протягивает мне. Я тут же разбираю:
"Звуковой аннигилятор помещен на орбиту сегодня утром. Мыс Кеннеди, 8 час. 45 мин. Уничтожить его невозможно".
Я все-таки нашел Левиса.
Это правда, что триста восемнадцать линий Пентагона, связанных с четырьмя тысячами шестьюстами девяносто пятью номерами, на практике бесполезны. Но меня поражает то, что один "глухой" и "немой" простой курьер из Белого дома ухитрился собрать за короткое время представителей различных служб с другого берега реки Потомак, и теперь они все здесь вместе с Левисом. По крайней мере те, кто несет ответственность за "звуковой проект". Не успели явиться только те, что на мысе Кеннеди, но и они скоро будут.
В настоящий момент дебаты ведутся в большом салоне Белого дома и достигли своего апогея.
В глухой тишине все суетятся, и каждый пытается выразить свое мнение с помощью способа, предложенного Левисом, то есть с помощью световой азбуки Морзе.
Конечно, это безумие, не говоря уж об обстановке, в которой мы дебатируем. Световые вспышки наконец рассказали мне о сверхсекретном проекте, созданном и осуществленном американским правительством.
Пока нам не известно, весь ли мир погружен в тишину.
Впрочем, вскоре нам доставляют доказательства тому, полученные с основных аэродромов Вашингтона от пассажиров, прибывающих из Европы, Австралии и Южной Америки.
Все части света поражены воздействием "поглотителя звуков". Я понял всю тяжесть ответственности, которая легла на американское правительство. Но главное было в том, что ситуация в данный момент расценивалась как безысходная.
