— Я приду на стену, брат.
Кин пошевелился под тряпьем, видно, застонал, потому что князь метнулся к куче тряпья, взметнулись к потолку черные тени, — Кин был без сознания.
— Кто такой? Почему литовца связал?
— Чужой человек, — сказал Роман. — В дом ко мне пробрался. Не знаю, может, орденский лазутчик.
— Убей его, — князь вытащил меч.
Анна прижала ладони к глазам.
— Нет, — услышала она голос Романа. — Я его допросить должен. Иди, князь, я приду. Сделаем огонь — придем.
— Ты, — сказал князь ятвягу, — останешься здесь.
— Лишнее, князь, — сказал Роман.
— Сейчас я никому не верю. Понял. Тебе не верю тоже. — Князь отпустил рукоять меча. — Нам бы до завтра продержаться.
Князь, не оборачиваясь, быстро поднялся по лестнице. Остановился, взглянув в подвал сверху. И ему видны были темные тени, неровно освещенные желтым светом лица, блеск реторт и трубок. Князь перекрестился, потолок над головами закинувших головы чародея и его помощников заколебался, вздрогнул от быстрых и тяжелых шагов уходившего князя Вячко.
— Вся литовская рать не спасет его, — тихо сказал Роман.
Он сделал шаг к Кину, посмотрел внимательно на его лицо.
Ятвяг — за его спиной — тоже смотрел на Кина холодно и бесстрастно — для него смерть и жизнь были лишь моментами в бесконечном чередовании бытия и небытия.
— Дай чего-нибудь ятвягу, опои его, — сказал Роман.
— Он заговорил по-латыни, — заметил Жюль.
— Не все ли равно! — воскликнула Анна.
Ятвяг отступил на шаг, он был настороже.
— Не будет он пить, — сказал шут. — Он верный, как пес.
Кин открыл глаза. Помотал головой, поморщился от боли.
— Ничего, — сказал Жюль. — Мы не с такими справлялись.
— Пистолет бы ему. Почему он не взял оружия!
— Он не имеет права никому причинить вреда,
— Даже если это грозит ему смертью?
— Мы готовы к этому, — сказал Жюль.
— Ты кто? — спросил Роман, склоняясь к Кину. Кин молчал, глядел на Романа.
— Он не понимает по-немецки, — сообщил шут.
— Без тебя, дурак, вижу, наверно, притворяется.
— Так прибей его, и дело с концом, — сказал шут.
— А вдруг его прислал епископ?
— Другого пришлет, — сказал шут. — С языком.
— Подлец, — сказала Анна сквозь зубы.
— Спроси его по-литовски, — сказал Роман.
— Ты что здесь делаешь? — спросил шут.
— Я пришел из Тракая, — сказал Кин. — Я своих увидел.
— Врешь, — сказал шут.
— Что он говорит?
— Врет, — сказал шут. — Убить его надо, и дело с концом.
Кин постарался приподняться.
Ятвяг кошачьим, мягким движением выхватил саблю.
— Погодите, — сказал Кин. — Мессир Роман, у меня к вам важное дело.
— Он знает латынь? — вырвалось у Романа.
— Боярин, — сказал отрок. — Время истекает.
— Время? — повторил ятвяг. — Князь ждет. Идите на башню.
— Сейчас, — сказал Роман. — Ты говоришь, что знаешь меня?
— Я принес вести из Бремена, — сказал Кин. — Я не могу сказать сейчас. Я скажу наедине. Развяжите меня.
— Нет, — сказал Роман. — Даже если ты не врешь, ты останешься здесь. Я не верю тебе.
— Время истекает, — сказал отрок.
— О чем он все время повторяет? — спросил шут.
— Он должен встретиться с одним человеком.
Ятвяг положил на левую ладонь лезвие сабли, словно любуясь ее тусклым блеском.
— Князь сказал, — повторил он, — пора идти.
— С тобой пойдет Акиплеша, — сказал Роман. — Он все знает.
— Князь сказал, — повторил ятвяг, и в словах его была угроза.
Анна увидела, что Роман сделал какой-то знак отроку, и тот, чуть заметно кивнув, двинулся вдоль стены в полутьме. Кин лежал с открытыми глазами. Внимательно следил за людьми в подвале. Чуть пошевелил плечами.
— Он снимет веревки, — прошептал Жюль, будто боялся, что его услышат, — главное — снять веревки.
Ятвяг тоже внимательно следил за тем, что происходит вокруг, словно чувствовал неладное.
— Цезарь, — сказал шут, — не бери греха на душу.
— Ты никогда не станешь великим человеком, — ответил Роман, делая шаг к столу, чтобы отвлечь внимание ятвяга, — наше время не терпит добрых. Ставка слишком велика. Ставка — жизнь и великая магия. Ты! — крикнул он неожиданно ятвягу. И замахнулся кулаком. Ятвяг непроизвольно вскинул саблю.
И в этот момент блеснул нож отрока — коротко, смутно, отразившись в ретортах. И ятвяг сразу выпустил саблю, бессмысленно и безнадежно стараясь увидеть источник боли, достать закинутыми за спину руками вонзившийся в спину нож… и упал на бок, сдвинув тяжелый стол. Реторта с темной жидкостью вздрогнула, и Роман метнулся к столу и подхватил ее.
— Как я испугался… — сказал он.
Шут смотрел на ятвяга.
— Плохо вышло, — сказал шут. — Ой, как плохо вышло…
— Скажем князю, что он ушел. Вытащи его наверх — и за сарай. Никто ночью не найдет.
— Кровь, — сказал шут. — И это есть знание?
— Ради которого я отдам свою жизнь, а твою — подавно, — сказал Роман. — Тащи, он легкий.
Шут стоял недвижно.
— Слушай, — сказал Роман. — Я виноват, я тебя всю жизнь другому учил… я тебя учил, что жизнь можно сделать хорошей. Но нельзя не бороться. За науку бороться надо, за счастье… иди, мой раб. У нас уже нег выхода. И грех на мне.
Шут нагнулся и взял ятвяга за плечи. Голова упала назад, рот приоткрылся в гримасе.
Шут поволок его к лестнице. Отрок подхватил ноги убитого.
— Я больше не могу, — сказала Анна. — Это ужасно.
— Это не конец, — сказал Жюль. Он приблизил шар к лицу Кина, и тот, словно угадав, что его видят, улыбнулся краем губ.
— Вот видишь, — сказал Жюль. — Он справится.
В голосе Жюля не было уверенности.
— А нельзя вызвать к вам на помощь? — спросила Анна.
— Нет, — коротко ответил Жюль.
Шут с отроком втащили труп наверх. Роман окликнул отрока:
— Глузд! Вернись.
Отрок сбежал по лестнице вниз.
— Мне не дотащить, — сверху показалось лицо шута.
— Дотащи до выхода — позовешь Йовайлу. Спрячете — тут же иди на стену. Скажешь, что я — следом.
Отрок стоял посреди комнаты. Он был бледен.
— Устал, мой мальчик? Тяжела школа чародея?
— Я послушен, учитель — сказал юноша.
— Тогда иди. Помни, что должен завязать ему глаза.
Отрок открыл потайную дверь и исчез за ней.
Роман поглядел на большие песочные часы, стоявшие на полке у печи. Песок уже весь высыпался. Он пожал плечами, перевернул часы и смотрел, как песок сыплется тонкой струйкой.
