- Но почему фокус? - вскинулась Нэнси. - Они ведь действительно двигались; а Генри только это и имел в виду.
- Никоим образом, - решительно ответил м-р Кенинсби. - Если уж говорить начистоту, Нэнси, он меня весьма разочаровал. Он просто пытался выцыганить у меня карты на том лишь основании, что куклы очень похожи на них. Я что же, должен раздавать свое имущество только потому, что у кого-то есть что-то похожее?
Нэнси поразмыслила над последним предположением и не вдруг нашлась с ответом.
В такой трактовке просьба Генри действительно звучала нелепо. Но как еще ее сформулировать, чтобы удовлетворить отца? Может быть, ей следует сказать: "Отец, я создавала землю, и видела, как полицейские и сиделки становятся императорами и императрицами, и я видела в золотом облаке отблески танца, проникавшие в мою кровь"? Смогла бы она сказать ему, что ее сознание все еще не оправилось от потрясения, вызванного видением распятия и сходством Распятого и Повешенного на одной из карт Старших Арканов? В конце концов она сказала:
- Скорее всего, Генри не имел в виду именно это. Мне бы хотелось, чтобы ты был более справедлив к нему.
- Надеюсь, я всегда справедлив, - сказал м-р Кенинсби, просто не представляя себе, чтобы Верховное Правосудие разошлось с ним во мнениях. - Но должен отметить, что я разочаровался в Генри.
Нэнси поглядела в огонь. Куклы? Она бы обиделась, но у нее и без того хватало забот. Отец тоже должен быть в танце, ей только надо добраться до него. Он сам куда больше похож на движущуюся куклу, чем фигурки в тайной комнате, чем Генри, чем Сибил и Джоанна, взявшиеся за руки, правитель дорог в белом плаще, ведьмы из "Макбета", глядящее в упор Распятие или земля между ее руками... Она собиралась узнать, могут ли они с Генри взять колоду Таро сегодня вечером, потому что Генри хотел рассказать ей что-то еще, а она хотела это узнать. Но отец не даст, точно не даст. А что, если она возьмет их на часок без спроса? Ни с ним, ни с ними ничего не случится. Они лежат у него на туалетном столике; она сама видела их там и еще удивилась, почему он их не убрал. Впрочем, это-то как раз понятно - он и не думал, что их кто-нибудь возьмет, он просто хотел позлить Генри. Допустим, она теперь попросит его, и он откажет - вот глупо получится! Но неужели она должна лишиться всех чудес, которые так страшили и восхищали ее, только потому, что отцу захотелось насолить Генри? О небо, как же быть девочке, которая пытается любить?
Не иначе как Любовь в этот момент побудила м-ра Кенинсби, погруженного в размышления о собственной справедливости и щедром великодушии, произнести:
- Я всегда охотно дам их ему, если могу быть уверенным, что получу их обратно. Но...
Нэнси подняла глаза, гораздо более выразительные, чем ей хотелось бы сейчас.
- А если я пообещаю, что верну их тебе, папочка, как только ты попросишь?
М-р Кенинсби, застигнутый врасплох, уклончиво сказал:
- Я не в тебе сомневался. Ты - моя дочь, и ты знаешь, что есть такая вещь, как порядочность.
Разумеется, это и будет порядочность, подумала Нэнси, если она не возьмет карты для дела без его позволения; но и для него было бы весьма порядочно одолжить их. Вслух же она сказала:
- Так ты мне их доверишь?
- Конечно, конечно, если понадобится, - ответил немного озадаченный м-р Кенинсби, внутренне радуясь, что такая необходимость, скорее всего, не возникнет. Однако Нэнси, скинув с плеч свою главную заботу, решила, что необходимость уже возникла. Она понимала, что не стоит сразу требовать от отца конкретных обещаний, и поэтому как могла отчетливее произнесла:
- Я позабочусь о них, - но в этот момент в комнату вошла Сибил, и вся многозначительность ее слов пропала втуне. Нэнси, у которой и так голова шла кругом от неожиданной моральной проблемы, с искренней уверенностью, что нашла честное решение, поспешила улизнуть и отправилась на поиски Генри.
Тем же вечером, вместе с Генри и картами Таро в руках, она вошла за драпировки дальней комнаты. И вот они вдвоем стоят возле золотых фигурок. Нэнси чувствовала: если вчерашний приход был данью любопытству или интересу, то сегодняшний - куда важнее. Это было уже явное намерение, пусть пока еще слабое, но в нем крылась готовность к дальнейшему.
Вернувшись сюда вместе с Генри, она связала таинство любви с таинством танца. И теперь, глядя на танцоров, она внезапно ощутила, что союз должен быть заключен в ней самой, что он проложит путь совсем новому состоянию, возможно, столь же непохожему на ее любовь, сколь не походила она сегодняшняя на прошлогоднюю Нэнси. Все, что она могла сделать - еще глубже открыть себя себе самой; ах, если бы там, в глубине она оказалась такой же хорошей и красивой, какой.., какой считал ее Генри. Сможет ли она настолько поверить в себя?
Но прежде чем она успела собраться с мыслями, заговорил Генри.
- Вчера вечером ты видела, как можно предсказывать судьбу, - сказал он. Карты, которые ты держала, это каналы, связывающие тебя и танец. Ты держишь их в руках и...
- Сначала расскажи о танце, - перебила она, - раз уж мы здесь Одни. Он ведь - больше, чем предсказание судьбы, правда? Почему карты творят землю? Почему некоторые из них ты называешь Старшими Арканами? Это просто название?
Он глубоко вздохнул, начал говорить, сбился и в отчаянии махнул рукой.
- Ну как я смогу объяснить тебе то, что могут представить лишь немногие из моего народа? Я привел тебя сюда, я хотел, чтобы ты оказалась здесь, но теперь ты просишь слишком многого. Нет для этого слов, а если я все-таки попробую тебе объяснять, ты еще сочтешь меня таким же сумасшедшим, как та несчастная на дороге.
- С чего ты взял, что я считаю ее сумасшедшей? удивилась Нэнси - Разве тетя Сибил так отнеслась к ней? Ты должен постараться и рассказать мне, Генри, - если ты считаешь, что это важно. А иначе, сурово добавила она, подняв на него серьезный взгляд, - мне будет горько, потому все это окажется только фокусом.
Они стояли в двух шагах друг от друга. Глядя не на нее, а на стол, Генри снова начал говорить.
- Тогда постарайся представить себе, - сказал он, - представь, что все сущее участвует в Великом танце - абсолютно все: электроны, клетки, все растущее и разрушающееся, все, что кажется живым, и все, что живым не кажется. Люди, звери, деревья и камни, все, что изменяется, поскольку в мире нет ничего неизменного. В этих изменениях и проявляется для нас вечный танец. Закон природы - это гармония, ритм танца, именно благодаря ему одни вещи меняются быстрее, а другие медленнее. Мир представляется нам бесконечно многообразным, люди любят и ненавидят, возникают и гибнут города и народы, вращаются зримые и незримые шестерни, маленькие колеса и огромные галактики, бьются сердца, работает мозг, человек ходит на двух ногах, а горы имеют корни в земле - все это происходит лишь потому, что оно есть в танце. А того, чего нет в танце, не существует вовсе. Представь это, постарайся охватить весь мир и найди его здесь, на столе.
