Потом слова:
«Нет больше с нами Галины Ивановны Зарецкой, светлого человека, чуткого товарища и самоотверженного врача. Вспышка ранее не известной болезни, занесенной на Землю с Марса, борьбе с которой отдала все силы Галина Ивановна, унесла ее жизнь…»
После катастрофы у Юпитера, когда скорбная весть облетела всю Землю, что пережила она вот здесь, в этом самом домике, среди таких же цветов и деревьев?
Родилась дочь. Галя начала работать. Врач-эпидемиолог. Тяжело ей было работать и растить ребенка и думать о нем, о Павле, как о погибшем. Она не вышла больше замуж. С двадцати четырех лет всегда одна…
Дочь выросла хорошей, умной. Училась здесь же, в Киевском университете. Физик, как и отец. Увлеклась теорией единого поля. Зарецкий смотрел ее работы, талантливые работы… С той же кафедры, что и он, она читала лекции студентам…
А внука он себе представлял ребенком: сообразительный и озорной крепыш. Таким его любила Галя, таким она сажала его к себе на колени, целовала… Она не знала его другим — отважным, упорным исследователем.
Когда в глухих закоулках Тибета вспыхнула непонятная эпидемия, Галя, тогда уже сорокавосьмилетняя женщина, первой откликнулась на нее.
И там ее не стало…
«Всю свою жизнь, все свои знания Г. И. Зарецкая отдала людям. И светлая память о ней всегда останется с нами…»
Такой, оказывается, была его Галя, послушная и робкая, никогда не сказавшая слова упрека.
А ему всего лишь тридцать пять лет! И ни единого седого волоска, и движения молодые, быстрые. Он, выросший в семье астронома, впитавший вместе с молоком матери мысль о полете в неведомое, был рожден для Космоса. И длительное путешествие совсем не отразилось на его здоровье.
Зарецкий понимал: гнетущие мысли — это власть прошлого. Могущество человека в борьбе. А он сейчас вне ее.
6
Тягостной оказалась и встреча с Суреном. Павел не видел его всего две недели. Но Маргулян за этот короткий срок изменился разительно. Раздобрел, расплылся. Павел хотел закричать:
«Сурен! Дружище! Ты ли это? Ну и солидные же накопления успел приобрести!»
Но осекся. На широком лице приятеля застыла самодовольная, благодушная улыбка.
— Виноград, виноград-то какой! Мечта.
Его влажные губы даже слегка причмокнули. И Павел неуверенно спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно, прекрасно, — словоохотливо заговорил Сурен. — Лучше и не надо. Любуюсь морской далью, дышу полной грудью, ем шашлык и виноград…
«А прошлое? — думал Павел. — Тебя не мучает прошлое?»
Зарецкий заговорил о новых космопланах, тех, что стоят уже на Плутоне, готовясь к звездным рейсам. Но Сурен все с той же благодушной улыбкой отмахнулся:
— Подожди. Дай отдышаться после всего. Дай пожить спокойно. Успею еще… Все успею… Теперь люди живут в среднем сто семьдесят лет… Неужели мы будем жить меньше? А? — В последнем шутливом вопросе был едва уловимый страх.
— И тебе не хочется узнать быстрее…
— Экий ты беспокойный! Все успеется!..
Павел вышел от него совершенно разбитым. Нет! Его боль, его смятенье лучше, чем это успокоение!
Он стоял над морем на высокой террасе. Но ни сияющий день, ни тишина воздуха, ни водная ширь не вносили покоя в его страждущую душу.
— О чем задумались, Павел Николаевич? — доктор Лида Линг слегка притронулась к его плечу. Она с трудом произнесла по древнему обычаю имя и отчество. — Вас расстроила встреча с другом?
Павел не знал, что отвечать, и пристально всматривался туда, где небо сливалось с морем.
Она продолжала:
— Да… Сурен очень еще болен. Хотя и ест хорошо, и спит, и сердце работает нормально… С вами легче… В вас горит смятенье…
Он повернулся к ней:
— Что вы сказали?
— С вами легче. Когда человек неудовлетворен — это хорошо. Успокоение, вот такая утрата интереса ко всему, что не касается собственной священной особы, — хуже всего… Моральная смерть, а она подрывает здоровье. Но он будет здоров! Будет еще рваться к своим космопланам! И создавать новые конструкции. Увидите!
— Вы считаете, что я здоров морально?
— Абсолютно. Тоска… Неудовлетворенность… Все нормально. Нужна еще… — Она замялась.
Павлу нравилась эта пожилая женщина. В каждом человеке он теперь пытался найти что-то общее во внешности, в голосе, в манере держать себя с милыми его сердцу далекими людьми. И находил! Очень часто находил. И тогда мир становился более реальным. А в Лиде Линг была частичка его матери: легкая небрежность в одежде, рассеянность. Вот и сейчас: к чему эта красная шляпа? Но ему особенно приятен этот яркий убор.
— Что еще?
Она лукаво улыбнулась.
— Не скажу! Узнайте сами!
1
Март… Сладостно пахнет каждая травинка, каждый стебелечек.
Павел поселился на Крымском побережье.
Вечерами долго бродил над морем.
— Леа…
Он старался отбросить саму мысль о ней. А по существу, Леа единственный близкий ему человек. Она его понимает, но жалеет… Именно жалеет! Он почти ненавидел дочь Павлия Зоря в эти минуты.
А лунное сияние на воде шевелится, как чешуя гигантской рыбы… Густыми запахами наполнен воздух.
И все-таки думал о ней.
Неожиданно всплыло одно только слово: хрусталинка.
— Хрусталинка, — повторил он и задумался.
Взрослый ребенок! А он думает о ней, как о женщине.
И пришла озорная мысль: разбудить в этой взрослой девочке женщину. Павел рассмеялся, громко и радостно, впервые за долгое время.
— Значит, я молод, я совсем еще молод, если хочу разбудить в ком-то женщину. Но это все глупости… Глупости от безделья.
Через несколько дней после этого вечера он решился посетить Лею. Но как посетить? Так, как и раньше? В этом ее убежище, в уединении? В доме Диких Гор? И опять он почувствует робость, Леа заставит его говорить, будить прошлое, бередить старые раны. И уйдет вспышка озорной молодости.
Он вызвал Лею по личному телевидению. Она долго не отвечала. Но он упорно посылал настойчивые сигналы.
Наконец на крошечное экране увидел ее усталое, похудевшее лицо.
— О! Это вы, — она не ожидала, что именно он так упрямо требовал ее. — Я не знала, что это вы…
И вдруг улыбнулась в ответ на его щедрый привет и звонко сказала:
— Вы сегодня хорошо выглядите.
— Сегодня я хочу отдыхать, отдыхать, а не думать и не работать. Вместе с вами можно?
— Хорошо. А куда вы хотите пойти?
Он уловил и ее легкую досаду и уступку.
— Туда, где весело, где люди только смеются и совсем не думают о высоких проблемах.
