– Что? – внезапно насторожился он. – На помощь Иносущих надеяться нельзя? Они утратили прежнюю силу? Как же тогда быть? О, Предвечный, ты ведь имеешь власть над всеми живыми существами, даже над максарами. Сделай так, чтобы виновник еще не свершившейся беды восстал против самого себя. Заставь его отказаться от своих планов. Помоги ему прозреть или, наоборот, погрузи его сознание во мрак, как это ты делаешь с теми, кого превращаешь в своих рабов. Подчини этого жестокосердного себялюбца своей воле. Измени ход событий. Ведь еще не поздно… Почему ты не властен над ним? Вообще не властен? Ах, только сейчас…
Хавр открыл глаза и обернулся. Сначала ему показалось, что Окш вообще исчез: то ли свалился в ров, за это время успевший превратиться в настоящее ущелье, то ли спрятался внутри каменного истукана, пребывавшего сейчас в двух разных мирах одновременно и по этой причине выглядевшего чрезвычайно комично, но потом заметил своего бывшего соратника, бодро прогуливающегося по ту сторону медленно отступающей стены – не похожего на самого себя, крохотного, искаженного неестественной перспективой перекошенного пространства до полной утраты человеческого облика. Сейчас Окш был весьма похож на лемура – наиболее мерзкого из всех существ, созданных максарами.
– Безумец! – ахнул Хавр. – Как ты там оказался?
– Сам зашел. – Голос Окша доносился как бы с другого берега широченной реки, хотя на самом деле их разделяло не более полусотни шагов. – Что не сделаешь, дабы ускользнуть от неприятной встречи. Твоя бессмертная курица и в самом деле могла помешать мне. Тягаться с существами такого порядка не под силу даже максарам. Но на мое счастье все, что прикрыто броней перестроенного пространства, в том числе и время, неподвластно Предвечным, или как еще их там называют… За пределами Чернодолья можете вытворять все, что угодно, а здесь вам меня не достать.
– Но ведь ты погибнешь! Или ты решил разделить участь всех других максаров?
– Вовсе нет. – Силуэт Окша то сужался, то расширялся. – Кроме всего прочего, в завещании Азда было сказано, что в Чернодолье имеется несколько постоянных межпространственных туннелей, связывающих его с хорошо известными, вполне пригодными для жизни мирами. Карту я запомнил в мельчайших подробностях и могу нарисовать ее даже с закрытыми глазами. Кстати, один из таких туннелей находится прямо в замке моего знаменитого предка Стардаха.
– Ты не успеешь добраться туда!
– Это уже не твое дело. Надоели вы мне все… Максары, жестянщики, Предвечные, Иносущие… Начну все сначала. Хуже, чем здесь, думаю, не будет…
Губитель Максаров, исполнивший свое предназначение, резко повернулся и зашагал прочь. Удалялся Окш так быстро, что казалось, он не идет, а катится с крутой горки.
Один из ближайших истуканов взорвался, превратившись в кучу щебня, часть которого всосала защитная стена, а часть, как картечь, разлетелась в разные стороны. Хавр взглядом отыскал Феникса – золотисто-красную шляпку от гвоздя, вбитого в тусклую лазурь неба.
– Это первый случай, когда вы, бессмертные и вездесущие, позволили мне усомниться в вашем всесилии… Ах, еще не все потеряно! Надежда все-таки есть! Кто-то спешит сюда на помощь! Кто? Тот, кто однажды уже проклял меня? Неужели Клайнор?.. Только его здесь не хватало…
С окружающей природой явно творилось что-то неладное.
Одна за другой, почти без перерыва, приходили короткие ночи, имевшие необычный – никогда здесь раньше не виданный серебристый оттенок, погружавший землю в перламутровые сумерки и расцвечивавший небеса холодным, призрачным мерцанием, похожим на танец мириадов светляков.
Потом земная твердь долго сотрясалась, и о причинах этого явления, опрокинувшего последних уцелевших истуканов и заставившего деревья сбросить с себя не только птичьи гнезда и спелые плоды, но даже и недозрелые орехи, можно было только догадываться.
Напоследок хлынул ливень, один из тех, что предшествуют всемирному потопу. Ручьи превратились в реки, лужи – в озера, а озера, слившись воедино, образовали настоящее море, где плавало множество мертвецов, покинувших свои размытые могилы.
Короче говоря, мир бился в корчах и судорогах, которые с одинаковой долей вероятности могли быть и лихорадкой выздоравливающего, и агонией умирающего.
Все это время Хавр провел, созерцая воронку, образовавшуюся на месте Чернодолья. Если Окш в чем-то и был прав, так только в том, что своей мрачной грандиозностью она должна была превосходить дыру, согласно легенде, соединяющую наш мир с преисподней.
Ее косо уходящие вниз гранитные склоны блестели словно отполированные, идеально ровные края простирались влево и вправо, лишь слегка загибаясь к горизонту, а противоположная сторона, точно так же, как и дно, терялась за пределами, доступными зрению. Дождевые потоки, низвергавшиеся в воронку, исчезали столь же бесследно, как и струйки воды, пролитые в песок.
Спуск на дно воронки в принципе не представлял трудностей (хотя и неизвестно было, какие опасности могут подстерегать там смельчаков), а вот для того, чтобы подняться обратно, пришлось бы рубить лестницу в миллион ступенек.
И тем не менее сразу после окончания третьей серебристой ночи, когда ливень немного утих, а сопутствовавший ему туман рассеялся, Хавр заметил, что по склону кто-то взбирается.
Скоро стало ясно, что это человек, хотя своим упорством и цепкостью он больше напоминал муравья.
Чтобы удержаться на скользкой и гладкой стене, наклон которой приближался к прямому углу, он вынужден был двигаться зигзагами, как парусник, идущий против ветра, – пять шагов в одну сторону, пять в другую, что в результате давало три-четыре шага вверх. Нужно было иметь неимоверное терпение, ловкость, самообладание и выносливость, чтобы вот так, день за днем, без сна и отдыха карабкаться по крутому склону, абсолютно лишенному каких-либо выбоин или трещин.
Скоро отчаянный скалолаз приблизился к краю воронки на расстояние, позволявшее обмениваться репликами, однако Хавр молчал, опасаясь по неосторожности напугать его.
Лишь когда до верха оставалось всего саженей десять, Хавр поймал взгляд смельчака, внимательно осматривавшего каменную кромку стены, и шепотом предложил:
– Если хочешь, я брошу тебе веревку.
Скалолаз, ничем не выразив своего удивления, ответил тоже шепотом:
– Не надо. Это лишнее.
Выбравшись наконец на поверхность, он оглянулся назад и покачал головой, не то восхищаясь собственным подвигом, не то ужасаясь видом этой грандиозной бездны. Дышал скалолаз ровно, на ногах стоял твердо, смотрел ясно. Ни тени усталости не было на бледном лице, таком заурядном, что его нельзя было запомнить ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза (впрочем, это ни в коей мере не касалось глаз, воистину незабываемых).
