— Тут у меня все рабочие отчеты и графики работ всех бригад, дни и часы, пропуски по болезням, все. Это сожрет чертову уйму времени.
— Вынужден признать, что разделяю твою скудость энтузиазма, но то, что нужно сделать, нужно делать. — Гас бросил взгляд на бумаги и быстро решил:
— Пусть посыльный отнесет это ко мне в отель и оставит на столе, я займусь ими вечером. Нью-Йорк озабочен ростом общих расходов, и вполне может оказаться, что секрет увеличения затрат именно здесь. Вечером я изучу все детально и посмотрю, нельзя ли выудить хоть крупицу смысла из этого статистического хлама. Дело в том, что я уйду до окончания смены, так что не буду путаться у вас под ногами.
— В таком климате строительство туннеля вызывает жажду. Чтобы сохранять форму, землекопам нужна прорва пива, вина, виски-краеноглазки…
— С этим не приходится спорить. Ты знаешь, где я буду и что делать.
Стремительный шторм улетел, пока Гас пробирался задворками складов и сортировочных станций, и лишь последние капли изредка щелкали по его шлему. Здесь пригодились бы его рабочие сапоги выше колен — тяжелые грузовики страшно размесили грязь. Добравшись до авениды Атлантика, широкой улицы, тянувшейся вдоль берега, Гас медленно пошел по ней, смешавшись с разношерстной толпой, заполнившей ее после дневной сиесты. Он любил это время дня и шествие так не похожих друг на друга людей, собравшихся сюда чуть ли не со всего света, ибо это его туннель превратил маленький сонный городок Ангра-ду-Эроижму на острове Терсейра в Азорах в суматошный, крикливый международный порт.
Конечно, здесь были свободные от работы землекопы с обеих сторон Атлантики, очень внушительные в своих шарфах, цветастых жилетах, высоких сапогах и громадных шляпах; они бесцеремонно проталкивались сквозь толпу и спуску никому не давали. Оливковые островитяне были теперь в заметном меньшинстве, но они не жалели об этом, потому что судьбой их отныне стало процветание — процветание, которого они не знали, пока извлекали из моря не жалованье строителей туннеля, а всего лишь рыбу. Прежде деньги попадали сюда лишь в обмен на ананасы и бананы, апельсины, табак и чай, которые вывозились на капризный мировой рынок. Теперь эти продукты вовсю расхватывались здесь, так что ничего — или почти ничего — не приходилось грузить на корабли и транспортировать. Но землекопы отнюдь не были единственными потребителями местных товаров, ибо там, куда приходил туннель и где появлялись деньги из конвертов с жалованьем, сразу появлялись мужчины и — увы! — женщины, которые смотрели на эти деньги с вожделением и жаждали лишь одного: перекачать их как можно больше из кошельков честно работающих людей в свои нечестивые сумочки и бумажники. Здесь были профессиональные игроки, — лощеные люди в черном, с аккуратными усиками, с холеными нерабочими пальцами — и всегда изготовленными к бою миниатюрными крупнокалиберными пистолетами, предназначенными для любого, кто стал бы опрометчиво оспаривать честность сдачи карт или броска костей. Были и ростовщики с наличностью всегда наготове — для тех, от кого можно ждать барыша; они ссужали под чудовищные проценты, триста-четыреста были обычным делом, так что библейские предписания против ростовщичества звучали здесь очень доходчиво. Появились и торговцы — но не торговцы с крепким, налаженным бизнесом, демонстрирующие свои товары любому и устанавливающие свои цены открыто, — нет, темные личности со складными коробочками и вельветовыми чехольчиками в потайных карманах, предлагающие за смехотворные деньги кольца и часы, алмазы и рубины, намекая или нашептывая при этом, что вещи — лава, то, есть горячие, то есть краденые; хотя разве только сумасшедший вор польстился бы на подобную дрянь, потому что кольца зеленели, часы переставали тикать, как только в них издыхала живность, алмазы и рубины, стоило им упасть, разлетались осколками стекла. И были здесь женщины, о да, несчастные ночные создания, которые предали, продали, поработили, загнали в ловушку и обрекли на жизнь в аду — но описывать такое невыносимо, да и чернила, которыми это будет написано, раскалились бы и выжгли прочь с бумаги слова, чтобы утонченный читатель никогда не узнал, каково жить им в том мире, каково ремесло, которому бедняжки отдаются с таким усердием.
Все они прогуливались сейчас по тротуарам, прогуливались и многие другие; мавританские торговцы, пришедшие на своих одномачтовых дау из Африки и Иберии с грузами съестного — ведь несколько островов архипелага не могли прокормить такое количество людей, — меряли мостовую твердыми шагами, темнокожие, горбоносые, в белых бурнусах, с руками, лежащими на рукоятках их ужасных ножей, им было на что посмотреть в этом форпосте чуждых им христиан. Подчас мелькал сюртук делового человека, эта униформа любому придает вид инкогнито, и на взгляд никак нельзя отличить, приехал ли человек из Франции или Пруссии, России или Польши, Голландии или Дании; здесь заключалось много сделок. И еще, и еще — и все вливались в этот изменчивый и неизменный поток.
Гасу всегда нравилось смотреть на него, и, подойдя к любимому своему заведению «Эль Тампико», он завернул внутрь и сел за столик на террасе, положив руки на окружавшие ее тонкие латунные перильца, приветственно помахал владельцу, склонившемуся в поклоне, и улыбнулся официанту, который уже спешил к нему с охлажденной бутылкой «Вино де шейро», местного вина, приглянувшегося Гасу; оно обладало великолепным букетом, было ароматным и сладким — и вкусом, и запахом оно напоминало розы. Гас пригубил; ему было хорошо и спокойно. Работа шла споро, не на что было жаловаться. Он посмотрел на толпу, и тут уловил краем глаза, как кто-то сидевший спиной к нему за соседним стоиком придвинулся ближе. То, что движение не было случайным, стало ясно, когда мужчина — а это был мужчина — тихо заговорил, не по-английски растягивая гласные, и слышать его мог лишь Вашингтон.
— Ваши землекопы — хорошие работники, ми-истайр Вашингтон, они работают очень много, им надо кушать очень много. Вы должны их ко-ормить, значит, вам надо мно-ого пищи, мно-ого денег. У меня как ра-аз есть мно-ого тонн консервированной ветчины, такой хорошей, вы просто не поверите, но-о у меня в кармане есть образчик ва-ам на пробу.
Что-то влажное шлепнулось на стол, и Гас не мог не заметить внезапно возникшего на полотняной салфетке у его локтя ломтя мяса. Гас не обратил внимания ни на мясо, ни на его владельца, но тот настаивал:
— Посмотрите, как вкусно, славная моя балканская свининка, съе-ешьте, съе-ешьте, вам понравится. Эту ветчину я продам вам по особой цене, хоро-ошей цене, а под столом есть для вас кое-какое вознаграждение, против золотишка-то вы не бу-удете возражать, ик!
