смерти, орудие убийства, кто, когда, почему, за что…
— Не смогу объяснить. Рада бы — да не умею.
— Ты не объясняй. Просто скажи, как было.
— А нечего говорить. Велела мне азовка приглядеть за… Неважно, за кем. Я следила-следила, да вдруг раз — и померла. Я к азовке бегом, а её нету и шибайка её исчезла, как не было. Вот тут я и поняла — кончилось всё. И не жила, службу служила, и померла — покою нет.
— Грустная история.
— Не грустней твоей, Аспид.
— Не будем бедами мериться, Фигля. Что же мне делать с тобой?
— Ничего не делай. Просто приходи иногда надо мной посидеть. Доброе слово и покойнице приятно.
Она опять улеглась на спину и сложила руки на груди.
— Что-то происходит, Фигля, — сказал я, вставая. — Говно какое-то.
— Нет, Аспид, — ответила она равнодушно. — Всё давно произошло. Но ты приходи, пока есть к кому.
Я поцеловал мертвую девушку — как положено, в лобик, — и вышел.
***
Остался последний визит на сегодня. Всегда откладываю, потом нервы ни к черту.
— Привет, Борис.
— Нахер пошел, тварь!
— Как всегда любезен, значит, всё в порядке.
— Мерзость! Ненавижу!
— Я тоже рад тебя видеть.
Лицо мальчика превращается в маску смерти, наноскины заливают худой торс анимированными сценами зверских убийств и кровавых расчленений меня. Удивительная точность управления. Это, говорят, большое искусство — не просто последовательность готовых картинок воспроизвести, а создать на лету сюжетную анимацию. Талантливый ребёнок.
— Проваливай!
— Чуть позже.
Ему лет двенадцать-тринадцать. Кроме Фигли, которая сама по себе тот ещё персонаж, про ушибков ничего точно сказать нельзя. Опознать их не удалось, что в мире пришедшего Кобольда казалось невероятным. Однако факт: всё, что мы про них знаем — только с их слов. Тех, кто может и хочет говорить. Их биометрия отсутствует в базах, чего категорически быть не может. Но я, как Белая Королева, «успеваю поверить в десяток невозможностей до завтрака».
— Я бы убил вас всех, но вы и так давно сдохли.
Борис — антифигля. Он считает, что один живой среди ходячих покойников. И его это бесит. Впрочем, меня бы тоже раздражало, наверное.
— А чем мы тебе так мешаем?
— Вас не должно быть. Вам нет места. Вы должны исчезнуть.
— А тебе одному скучно не будет?
— Я не один. Нас много. Но пока вы не исчезнете, мы не можем жить.
— А что вы будете делать, если мы исчезнем?
— Унаследуем землю.
— Для чего?
— Для настоящей жизни!
— И какая она, настоящая?
— Тебе, дохлая тварь, не понять!
Вот и поговорили. Да, это, конечно история для психиатра, и он тоже к нему ходит. Но доктору Микульчику и взрослых ушибков хватает.
— Жалобы, предложения, пожелания будут? «Чтоб вы сдохли!» не считается.
— Не приходи ко мне больше!
— Увы, не могу. Работа такая. Мне это тоже не доставляет удовольствия, поверь.
— Не доставляет?
— Вообще ни разу.
— Тогда приходи. Помучайся.
— Добрый ты, Борь.
— Не тебе судить, тварь!
Да, такие могут унаследовать землю. Но лучше не надо.
— Всё, пап? Идём?
— Да, Мих, пора. Дима, ты как?
Дима меня игнорирует.
— Мы поиграли, пап. Он нормально. Ну, почти…
Подросток выглядит заметно лучше. Миха и правда ему помогает, как-то по-своему.
— Пока, Дима, до завтра.
— Дсвдн.
О, ну хоть что-то.
Я честно собирался посвятить пару часов сыну. Я слишком редко остаюсь с ним вдвоём, без того, чтобы кто-то не прибежал со своими проблемами. Боюсь, он чувствует себя не главной фигурой в моей жизни. Я хреновый отец.
Но в гостиной меня ждала Лайса.
— Беги к себе, — со вздохом отправил я Миху, — обстоятельства против нас.
— Всё будет хорошо, пап?
Я посмотрел на сурово насупленные бровки майора Волот и засомневался. Выражение её симпатичного личика не обещало хороших исходов.
— Надеюсь.
Он очень по-взрослому вздохнул и ушёл к себе. Чёрт, как неудачно всё складывается сегодня.
— Пойдём в кабинет, гражданка начальница?
— Не ёрничай, дело серьёзное.
— Итак, две новости. Обе так себе, — заявила Лайса, завалившись в кресло и выставив на обозрение ноги.
— Давай тогда самую паршивую.
— Девочка, которая к тебе приходила, Алёна.
— Да?
— Мы её не нашли.
— Серьёзно? Так бывает? Мы же в кобальте!
— Наши спецы говорят, что не бывает.
Ах, ну да. Ещё одна невозможность-до-завтрака. Хотя время уже обеденное.
Всё вокруг — кобальт. Все сети, все поверхности, все системы. Как и предсказывал в своё время Петрович, «Кобальт системс» (они же «кобальт», они же «кобольд») поглотила всё. Пришло «время кобольда», когда все коммуникации, транзакции и взаимодействия идут с участием сети. А сеть — это «кобальт». Не могу сказать, что это плохо. И комфорт жизни заметно вырос, и нас не поработили роботы. Сервисы развились до степеней неимоверных, социально-государственный прессинг упал до минимума, протестуют против абсолютной сетецентричности нынешней жизни только упоротые криптоманьяки в шапочках из фольги. Но они всегда против чего-нибудь
