Этот мерзкий тип повел себя как побитая дворняжка. Он сдался после единственной слабой угрозы:
— Это мы еще посмотрим.
Он обратился к лежащей перед ним открытой книге.
— Как твое имя? — спросил он, указывая в сторону Камлота.
Даже этот жест был несносен.
— Камлот из рода Зар, — ответил мой товарищ.
— Профессия?
— Охотник и резчик по дереву.
— Ты вепайянин?
— Да.
— Из какого города Вепайи?
— Из города Куаад, — ответил Камлот.
— А ты? — спросил офицер, обращаясь ко мне.
— Я Карсон из рода Нэпьер, — ответил я, используя амторианскую форму. — Я вепайянин из Куаада.
— Профессия?
— Я авиатор, — ответил я, используя английское слово и с английским произношением.
— Что? — переспросил он. — Я никогда не слышал ничего подобного.
Он попытался записать слово в свою книгу, затем попытался произнести его, но не смог сделать ни того, ни другого, так как в амторианском нет эквивалентов многим из наших гласных, и они неспособны их произнести. Если бы я написал ему это слово на амторианском, он смог бы его произнести как а-вии-а-тоор, так как они не могут воспроизвести долгий звук «а» и короткий «о», а звук «и» у них всегда долгий.
Наконец, чтобы скрыть свое невежество, он что-то записал в своей книге, но что, я не представляю. Затем он снова поднял взгляд на меня.
— Ты врач?
— Да, — ответил я. Пока офицер делал отметку в книге, я краем глаза глянул на Камлота и подмигнул ему.
— Уведите их, — распорядился офицер, — и будьте внимательны с этим, — добавил он, указывая на меня. — Он врач.
Нас отвели на главную палубу и провели вперед под аккомпанемент насмешек и брани со стороны собравшихся на палубе матросов. Я увидел важно расхаживающих вокруг кланган, их хвосты были распушены. Когда они увидели нас, то стали показывать на Камлота, и я услышал, как они рассказывают матросам, что это он прикончил басто одним ударом меча, — подвиг, который, казалось, вызывал их восхищение, и неудивительно.
Нас подвели к открытому люку и приказали спуститься в темную, плохо проветренную дыру, где мы обнаружили других заключенных. Одни из них были торанами, отбывающими наказание за нарушения дисциплины, другие — захваченными в плен вепайянами, как и мы. В числе последних был один человек, который узнал Камлота и приветствовал его, когда мы оказались в трюме.
— Джодадес, Камлот! — воскликнул он (амторианское приветствие, которое значит «желаю удачи»).
— Ра джодадес, — ответил Камлот. — Какая злая судьба привела тебя сюда, Хонан?
— «Злая судьба» — это слишком мягко сказано, — ответил Хонан, — подходящим словом будет «катастрофа». Кланган искали женщин, так же, как и мужчин. Они увидели Дуари (произносится Ду-а-ри, звуки у, и — длинные, а — короткий) и бросились за ней. Когда я пытался защитить ее, они схватили меня.
— Твоя жертва была не напрасна, — сказал Камлот. — Даже если бы ты умер, выполняя такой долг, это было бы не напрасно.
— И все же это было напрасно, вот в чем катастрофа!
— Что ты хочешь этим сказать? — вопросил Камлот.
— Я хочу сказать, что они схватили ее, — ответил Хонан удрученно.
— Они схватили Дуари! — воскликнул Камлот в ужасе. — Клянусь жизнью джонга, этого не может быть!
— Хотел бы я, чтобы этого не было, — сказал Хонан.
— Где она? На этом корабле? — потребовал ответа Камлот.
— Нет, она на другом, большом корабле.
Камлот казался уничтоженным. Я мог трактовать его удрученность только как безнадежную горесть любовника, который безвозвратно потерял свою возлюбленную. Наше знакомство еще не было ни достаточно близким, ни достаточно долгим, чтобы вызвать серьезное доверие, так что я не удивился, что никогда не слышал от него упоминания о девушке по имени Дуари. Естественно, в сложившихся обстоятельствах я не мог расспрашивать его. Из уважения к его горю и молчанию я оставил его предаваться печальным раздумиям.
На следующее утро, вскоре после рассвета, корабль двинулся в путь. Я хотел бы оказаться на палубе, чтобы наблюдать новые захватывающие виды этого незнакомого мира. Мое опасное положение — положение пленника ненавистных тористов вызывало у меня меньше сожаления, чем тот факт, что я, первый землянин, плывущий по морям Венеры, обречен сидеть взаперти в тесной дыре под палубой, откуда ничего не увижу. Но, хотя я и боялся, что нас продержат внизу на протяжении всего плавания, мои иллюзии вскоре были развеяны. Вскоре после отплытия нам приказали выйти на палубу, чтобы мы скребли ее щеткой и полировали.
Когда мы выбрались наверх, корабль как раз проходил между двумя мысами, которые образовывали вход в гавань, в кильватере большего судна. Я смог прекрасно разглядеть землю, берег, который мы покидали и широкий простор океана, простирающийся вдаль до самого горизонта.
Мысы были скалистыми выступающими участками суши, покрытыми растительностью нежно-лиловых оттенков. На них росли сравнительно невысокие деревья — младшие братья тех гигантов, которыми был прекрасен остров.
Эти последние представляли действительно внушающее благоговейный трепет зрелище, особенно со стороны моря и для непривычных глаз землянина. Их могучие стволы, покрытые листвой диковинного цвета, возносились вверх на пять тысяч футов, где терялись из вида в облаках. Но мне не было позволено долго глазеть на чудеса вокруг. Мне было приказано подняться наверх не для того, чтобы удовлетворить эстетические потребности моей души.
Камлота и меня отправили чистить и полировать пушки. Их было по нескольку с каждого борта, одна на корме и одна на башенной палубе. Я был удивлен, увидев их, так как на борту не было ни следа вооружения, когда я попал сюда, то есть всего лишь днем раньше. Но я вскоре нашел объяснение этому: пушки были смонтированы на движущихся станинах, их можно было опустить ниже, и скользящий люк, расположенный вровень с палубой, закрывал их.
Стволы этих орудий были около восьми дюймов в диаметре, а канал ствола едва больше моего мизинца. Прицел был собран с большой изобретательностью, но нигде в поле зрения не было ни замка, ни зарядного ящика, если только ничего такого не было скрыто под широким обручем, скрепляющим казенную часть. Единственная деталь, обнаруженная мной и, возможно, имеющая отношение к механизму, выступала из казенной части сзади. Это было наполовину утопленное в кожух колесико, немного напоминающее опорный шарикоподшипник. Но к чему он здесь, мне сообразить не удалось.
Стволы пушек были около пятнадцати футов длиной и одинакового диаметра от казенной части до жерла.
— Чем стреляют эти орудия? — спросил я Камлота, который работал рядом со мной.
— Т-лучами, — ответил он.
— Отличаются ли они от R-лучей, которые ты описывал, когда рассказывал мне об оружии, используемом на Амтор?
— R-лучи уничтожают только органику, да и то не полностью разрушают, а только разлагают сложные вещества, — ответил он, — а разрушающему действию Т-лучей ничто не способно противостоять. Это излучение опасно даже для работающих с ним, поскольку материал ствола оружия постепенно поддается его воздействию. Единственно, почему его вообще можно использовать, потому что его наибольшая сила распределяется вдоль линии наименьшего сопротивления, которой в этом случае, естественно, является канал ствола орудия. Но через некоторое время оно уничтожает само орудие.
— Как оно стреляет? — спросил я.
Он дотронулся до колесика на торце казенной части.
— Когда поворачиваешь это, поднимается шторка, которая позволяет излучению элемента 93 воздействовать на заряд, состоящий из элемента 97, таким образом порождая смертоносные Т-лучи.
— Почему бы нам не развернуть эту пушку, не избавиться от торанов и не вернуть нашу свободу?
Он показал на маленькое отверстие неправильной формы в ободе колесика.
— Потому что у нас нет ключа, подходящего к этому, — ответил он.
— А у кого ключ?
— У офицеров находятся ключи от тех орудий, которыми они командуют, — ответил он. — В капитанской каюте есть ключи от всех орудий, а при себе у него главный ключ, который открывает любое от них. По крайней мере, такой была система, принятая в старом вепайянском флоте. Нет сомнений, в нынешнем торанском флоте все так же.
