Ознакомительная версия.
Говорить бы я говорил. Но вот поехать… Нет, не поехал бы. Позвонил бы максимум. Да и то, с начала телефонного разговора думал бы как его закончить. Уж слишком много времени прошло, чтобы говорить с тобой по душам, Денис Краснов. Так, минут на двадцать вспомнить прошлое.
Что ж, выходит, что сыграл ты, Денис, на моих слабостях. Как не стыдно признать, но завлек именно квартирой… Ладно уж самобичеванием заниматься! Вопрос в другом — зачем я здесь? Кстати, надо бы, коль времени свободного свалилось неожиданно много, на кладбище сходить, могилку проведать. Все же не совсем чужой человек был.
Тут мне вдруг стало грустно. Навалилась горькая жалость к Денису, в груди стало тяжело. Все-таки хороший ты был человек. Своеобразный, но хороший.
Так, ворочая в голове тяжелые сонные мысли, я незаметно уснул.
— Я тебе отвечаю, вот тут он и ходит! — я ткнул пальцем в шероховатый пол из обрезных досок.
Денис Краснов стоит рядом, засунув руки в форменные брюки и задумчиво покачиваясь на каблуках. Кроме нас двоих, да спящего где-то в своем кабинете дежурного офицера, в штабе части больше никого нет.
До Дня Победы оставалось всего несколько дней. Замполит как обычно очухался в самый последний момент, получив нагоняя от комчасти, потому свалил на нас работу по изготовлению наглядной агитации и плакатов-поздравлений. Приходилось днями и ночами сидеть в чертежной, вырезая, наклеивая и раскрашивая. Но мы с Игорем не жаловались, потому как работа в штабе освобождала нас от творящегося вокруг предпраздничного безумия.
Традиционно, все воинские части нашего городка 9 мая проходили строем по улицам, мимо трибуны, на которой их приветствовали боги в больших погонах и с широкими лампасами. Погоны и лампасы любили, чтобы было красиво. Поэтому негласное соперничество среди командиров рот за звание «самого-самого» доходило до какого-то больного исступления. Солдатам, под чутким руководством взводных, буквально сутки напролет приходилось оттачивать свое мастерство хождения в «коробках» и равнения на право. Учитывая, что даже нам с Красновым надоели доносящиеся с улицы крики «Ииии раз! Ииии два!» и чеканная поступь защитников отечества, то мы не представляли как это обрыдло самим действующим лицам праздничного парада.
Вместе с тем, ударными темпами наводился косметический ремонт, в котором все красилось, чистилось и вытряхивалось. А также подстригалось, сметалось и выносилось. Что-то пряталось. Военнослужащие, не занятые в строевой подготовке, сновали по части с тележками, баночками и метелками.
Помимо прочего, к празднику все офицеры старались подбить свои дела по должностям, дни напролет носясь с папками бумаг из кабинета в кабинет, отчего штаб напоминал рассерженный улей. Согласно многолетним наблюдениям, приехавшие на смотр частей генералы привозили с собой по несколько адъютантов из числа перспективных, которые своим неиссякаемым рвением старались доказать собственную значимость. Обычно это проявлялось тем, что в то время, пока их «генералиссимусы» отдыхали после официальной части, адъютанты рыскали по подведомственным формированиям с проверками. Проверки — это всегда неприятно и нервно, потому готовиться к ним начинали загодя.
Весь этот армейский цирк продолжался вот уже несколько дней. Не могу сказать, чтобы нам с Денисом сильно мешал творившийся вокруг бедлам. Когда стоит выбор между маршированием на плацу и рисованием плакатов, то как-то невольно понимаешь ценность нужных приоритетов. Просто под вечер уставала голова от шума, от паров краски вперемежку с клеем, ломило в висках. Но появляться лишний раз за пределами чертежной комнаты было чревато — могли припахать. Потому с завтрака и до позднего вечера мы с Красновым чертили, вырезали и клеили, со свойственной солдатам смекалкой — не очень быстро, но и не очень медленно, чтобы аккурат закончить к нужной дате.
И именно из вышесказанного становится ясно, почему мы так любили ночи. Уже после ужина можно было без особенного опасения покидать свое убежище. А когда оставшийся на дежурстве офицер проходил по коридору, проверяя заперты ли двери и опечатаны ли печатями, тут уж приходила полная свобода. Которую мы тратили с армейский изяществом — курили в неположенных местах, бесстрашно дышали воздухом на любимом балконе командира части и гоняли чаи с припасенными «ништяками» — шоколадом или конфетами.
Но сегодня я решил поведать Денису о своем открытии.
— Я тебе отвечаю, вот тут он и ходит! — я ткнул пальцем в шероховатый пол из обрезных досок.
Мы стояли в коридоре на втором этаже, между лестницей и канцелярией. Звуки наших голосов эхом разлетался по пустому помещению, где-то неприятно гудела и потрескивала лампа дневного света.
— Ты его сам-то видел? — скептически спросил Краснов.
— Нет, не видел. Слышал. Ты не веришь мне что ли?
— Верю, что ты что-то слышал, — усмехнулся Денис, — Но вот в твоего майора-самоубийцу поверить не могу.
Эту историю мне рассказал один из посыльных, который работал в штабе округа и забегал к нам два раза в неделю с донесениями. Числился он при секретном отделе, потому каждое его слово воспринималось как истина в последней инстанции. Более того, именно через него мы узнавали о скорых повышениях в звании, о всяких приказах на поощрение и иных новостях «сверху». И не было причин не верить ему или сомневаться в словах. Ну, по крайней мере, у меня.
В понедельник посыльный принес пакет, забрал корреспонденцию. Потом мы стояли в курилке, болтали о том, о сем. Он сообщил, что у них там один из полковников умер от сердечного приступа, назвал неизвестную мне фамилию. И как бы в продолжение темы спросил, знаю ли я о застрелившемся в нашем штабе майоре. Я не знал, потому с интересом принялся слушать.
Случилось это лет десять назад. Майор тот приехал в наш городок откуда-то из далекой сибирской части. С собой привез молодую жену. Поселили их в общежитии.
Служил майор где-то в нашей части, не то в батальоне обеспечения, не то в роте охраны. История о том умалчивает. И случилось как-то так, что в один осенний день его жена пропала. Совсем и неизвестно куда. А он любил ее сильно, несколько дней по городу бегал, искал. Даже солдат подымали, чтобы лес прочесывали. Безрезультатно. Мужик начал пить, исхудал, себя совсем забросил. Начал забивать на работу.
Командир части в положение вошел, назначил его на непыльную должность ответственного по штабу. Это что-то вроде ночного сторожа.
Так прошло несколько недель. И вот как-то вечером пошел этот майор на обход, проверять заперты ли двери. И оказалось, что на втором этаже канцелярия открытая. Забыли, видимо. А на столе — дневная почта. И на самом верху стопки письмо ему, майору. От нее, от жены.
Ознакомительная версия.
