Дом расправлял плечи. Дом стряхивал оковы. Дом — если они у него были — раскрыл бы сейчас все свои глаза навстречу солнечному дню — если бы сейчас был солнечный день. Во всяком случае, он многое в себе понял, многое испробовал, определив, что совокупность его собственных возможностей и ощущение от реализации их — это и есть жизнь, и нашел, что она прекрасна.
Свет в его квартирах-ячейках загорался согласованно, как огни на пульте. Механические расслабления и сжатия создавали группы волн, складывавшиеся в симметричный, изумительно сложный узор… Грубо да неточно было бы произнести сакраментальное: «Дом начал мыслить». Но — и за это можно поручиться — он «ощутил себя» и понял, что поскольку существует, то должен что-то такое «решить». Или «решать». Cознание этого пришло ли извне, предопределено ли было с самого начала, — так или иначе, Дом принялся с поспешностью отыскивать внутри себя достойную задачу, к которой приложимы были бы чудесным образом обретенные и где-то даже грозные силы.
…Ответственное Лицо наблюдало за происходящим с бугра… с того самого бугра. Уже вовсю действовала каждая из прибывших служб, и уже вызывалось подкрепление. Пожарные тушили окурки, но, опасаясь иных, более серьезных возгораний, звали из части подмогу. Врачи помогали милиции утихомиривать свалившегося неустановленного и еще нескольких, но, чувствуя, что всех не утихомиришь, вызывали новые машины. Канализаторщики (канализённики? канализуи?), уложившись в нормативы, привели оборудование в состояние боевой готовности и сели покурить, чтобы не оставлять пожарных без работы, да вызвали собственный резерв — сантехника-ветерана с мальчиком для справления технологических нужд. Газовики уставили анализаторы в сторону Дома, но, справедливо не доверяя технике и согласно инструкции, принялись нюхать сами, зовя с собою всех желающих.
Дом жил.
Паника среди не успевших покинуть его усиливалась.
— Эвакуация, — тяжко вынуло из себя Ответственное Лицо, и надо было видеть, как еще намного более бесперебойно заработали все подразделения, как движение народа по лестницам упорядочилось, повысилась самодисциплина в рядах и пришел в норму процент ускорения ускорения. (Где-то посреди всеобщего процесса появился встрепанный Ниникин Саша, юный техник и фаталист. Он узнал о происходящем по заработавшей в городе машине слухов и примчался броситься в водоворот событий, но ребенка спасли и оттащили; тогда, махнувши рукой, он ушел на занятия литературно-механического кружка.
Чуть не произошло срыва, когда Дом из любопытства включил на минутку сирены воздушной тревоги, торчавшие у него на крыше меж телеантенн и вентиляционных труб — приглядитесь в городе, и вы заметите их на самых высоких зданиях, похожие на серые грибы со взрезанной по окружности шляпкой. Однако единственным следствием хулиганской выходки Дома явилось лишь, что жильцы девятой секции все как один покинули его, причем в кратчайшие сроки и с наибольшей организованностью.
Дом лихорадочно обшаривал все свои закоулки, пробовал и бросал то то, то это, искал и не мог найти веху, за которую зацепились бы мысли его и переживания. Точку опоры, чтобы перевернуть мир.
А ведь он сумел бы многое! О, какие, и самому-то пока не ясные, чувствовал он в себе возможности! Тысячи ячеек в его секциях-блоках, каждая способна подвергнуться сотням изменений и воздействии, хранить информацию и видоизменять ее! И как же много заложено в нем еще, ведь недаром столько месяцев и даже лет трудились придумывавшие, рисовавшие и возводившие его… Ничто, ничто не пропало бы даром…
Зачем нужна была ему эта так и оставшаяся неоткрытой задача, отчего столь необходима? Он не знал, но силы, требовавшие выхода, стали опасно накапливаться, создавая новые напряжения, которые были Дому весьма неприятны.
А что же люди? Казалось бы, вот оно, невероятное, фантастическое, необъяснимое, чудесное. Рядом, только протяни руку. Дождались. Пришло взрывающее рутину и постылый быт. Смотри, бери, спрашивай, изучай. Неужто совсем он не нужен людям — таким вот, новым, неизведанным, каким он нынче стал? Никто не задержится на последней ступеньке, не оглянется на пороге? Где ты, мудрец гибнущей Помпеи? Неужто не отыщешься ты в самом большом и красивом Доме города? Где же тог-да искать тебя?..
И люди ушли. Была глубокая ночь, когда последний из них покинул Дом. Многие разъехались по родственникам, многих расселили по близстоящим домам, где хозяева, конечно же, потеснились ради такого случая. Немало осталось и тех, кто стоял в отдалении, наблюдая и не веря глазам своим; набралось откуда-то и посторонних любопытствующих.
И все, все, все они жаждали лишь одного; чтобы это, нарушающее покой и ужасное, поскорее кончилось.
Хотя праздно стояли и глазели далеко не все. Ответственное Лицо готовилось к произнесению Слова Второго — «Блокада» — и приступало к обдумыванию Слова Третьего. Милиционеры силами бригады плотников сколачивали кордоны и выстругивали рогатки. Медики, скооперировавшись с пожарными и — в порядке индивидуальной деятельности — умельцем из местных, в два счета оборудовали пожарные пушки пульверизаторами и кропили толпу легкими и ароматными анестезирующими жидкостями. Много было работы, много.
В Доме, внутри, творилось невообразимое. То там то тут обрушивались перекрытия; повсеместно отслаивались обои и чего только из-под них не сыпалось; в немыслимые, часто непристойные узлы скручивались лестничные перила; как бешенные летали вверх-вниз лифты; еще черт знает что — и вся эта какафония и катавасия означала, что Дому уже невмоготу.
По отходящим коммуникациям Дом хотел было раскинуть свои рецепторы вширь, он смутно понимал, что в расширении связей, может быть, его спасение, но — Слово Второе уж было сказано, и все ходы-выходы Дому перекрыты, лишь один какой-то упрямый теплопровод все бился и надувался паром, силясь разорвать заглушку. Сгенерировав в сетях пучок электромагнитных воли, Дом сделал попытку послать свой невнятный вопль в космическое пространство, да только, не имея опыта, лишь превратил антенну-санки в лужу металла и пожег сотен пять пробок.
Происходить стали явления, уже вовсе объяснениям не подающиеся. Вдруг в Доме рождались звуки, временами напоминающие голоса популярных теледикторов, и эти голоса говорили такое… В одной из ячеек первого блока случился гравитационный казус, и в воздухе с полчаса провисел холодильник, тихо всплывший в результате сил упругости от винилового пола.
Но главное для Дома заключалось не в этом. Не в Слове Втором как таковом, не в оцепивших его двойным оцеплением войсках, не в уставленных дулах орудий. Исчезли люди — те, для кого он жил с самого своего первого камня, с первой вбитой в густое дно котлована сваи; те — какими бы они ни были, — кому был бы единственно готов служить и впредь, новыми своими силами, с новыми возможностями, только бы поняли, только бы согласились взять их!.. Когда люди были, Дом не замечал их, когда исчезли — затосковал.
