– Это, Федя, ведь Испазита? – спросила Пелагея Матвеевна.
– Он, он самый, – подтвердил я.
– Ну… я же вижу, что личность-то на Испазиту смахивает…
– Вы ешьте без меня.
– В ночь, что ли, настраивать будете? – недовольно спросила Валентина.
– Да нет. Афиноген просил к нему зайти. Комиссия из Марграда приезжает. Просил помочь. Хочется мужику доказать, что нуль-упаковка и в самом деле возможна.
– Занимались бы вы лучше делом, – посоветовала жена.
– Нет, нет, папка, вы уж лучше что-нибудь необыкновенное выдумывайте!
– Ох, Оля, да разве можно выдумать необыкновенное…
– А вы старайтесь!
– Нет, это уж вы теперь старайтесь. Ваше время приходит.
Валентина чем-то смазала синяк и забинтовала мне голову наподобие тюрбана, но так, что шапку все же можно было натянуть. Я оделся и открыл дверь квартиры.
– Ты когда придешь-то?! – крикнула мне вслед Валентина.
– Вот уж не знаю. Как все кончится, сразу и приду.
– Банкет, наверное, для комиссии будет?
– Какой банкет? Афиноген Каранатович – частное лицо.
– Ну, давайте! – напутствовала жена.
Я вышел на улицу и поднял воротник пальто. Мела поземка и вообще было неуютно. Я попытался понять, почему этой ночью написал какую-то непонятную главу о будущем. Во-первых, рассказ вылился внезапно, без всякой подготовки, без всяких размышлений и даже озарений. Я писал и не думал, что же будет в следующем абзаце. Само писалось. Во-вторых, ведь совсем не таким представлял я себе будущее. И была, была в тайнике души мысль написать роман о потомках. Была! Но все не хватало времени. Да и мысль-то, по правде говоря, еще не созрела, не рвалась на бумагу. А что собой представляли вот эти Федоры, «сто восьмидесятый» и «десять в девятой»? Я ведь чувствовал, что это мое продолжение, только при каких-то особых обстоятельствах. И что-то тут было связано с квартирой и нуль-упаковкой Афиногена. Ответ крутился где-то рядом, уже стучался, да что говорить, я уже все знал, но знал как-то не так, как положено, интуитивно, словно сам остановил знание на пороге.
13
В окнах Афиногеновой квартиры горел свет, но я решил сначала толкнуться в сарай и не ошибся. Из мастерской Афиногена тянуло теплом и чуть – дымком. Радостные голоса приветствовали меня. Я ничего не успел сообразить, как тут же оказался в объятиях Артемия Мальцева.
– Федор! – кричал он. – Кого я вижу?!
– Господи… Артемий…
– Сколько лет, сколько зим!
– Полтора года… зима… осень… – забормотал я растерянно. – Ты-то как сюда, Артемий?
Мне и в самом деле казалось, что со времени нашей последней встречи прошло много лет и много зим. И в то же время все происшедшее в фирменном поезде произошло чуть ли не вчера. Но парадоксы времени меня уже не удивляли, а только лишь очень интересовали.
– Ну, наши дороги теперь, кажется, переплелись навечно. – Мальцев выпустил меня из рук и сделал шаг назад, чтобы получше рассмотреть. – Что это у тебя с глазом? Ячмень сел?
– Ячмень проклятый, – обрадовался я. – Никогда не было, а тут сел.
– Его студить нельзя. Надеюсь, ничего страшного?
– Ерунда одна. Все пройдет. – Я огляделся и поздоровался со всеми другими присутствующими.
Здесь оказался Геннадий Федорович, шеф Артемия, которого я помнил еще по фирменному поезду. Один из «академиков». Тот самый, который никак не среагировал на мой клич: «Академики, в ресторацию!» Не нашел я тогда поддержки в его душе. Два незнакомых человека. Ну и, конечно, Афиноген Каранатович, вырядившийся как на свадьбу, но немного сумрачный и тихо взволнованный.
– Ну, все, кажется, собрались? – спросил Геннадий Федорович.
– Все, – ответил Афиноген.
– Начнем?
– Сейчас… Одну минуточку, – попросил Афиноген и начал что-то искать. Я понял, что он отдает эту «минуточку» мне, чтобы я хоть немного поговорил с Артемием.
– Читал, Федор, читал твой роман, – сказал Мальцев.
– Повесть, Артемий, повесть.
– В рукописи-то был роман. Ведь это я был первым читателем «Фирменного поезда».
– Хорошо, что я его тогда тебе отдал. Ход получился. А сам бы я ничего не смог пробить.
– Ну, когда нами заинтересовалась наука, твой роман понадобился и как подробнейший протокол событий, что ли, в нашем поезде. Так что, как только ты его написал, так тут же, можно сказать, стал писателем.
– Не стал я еще писателем, Артемий… Ладно. Сам-то как живешь? Как Инга? Дети?
– Инга молодец. На повышенную, правда, уже не вытягивает, но все равно молодец. А дети растут. Сашка в третий класс ходит. Валентина в детский сад. А Мишеньку еще в ясли носим… О! Тут у нас такая история с квартирой была! Ошибка произошла. Но об этом коротко не рассказать. После поговорим. Крутимся, по правде говоря, как белки в колесе. Едва вырвался в Фомск.
Упоминание о квартире и ошибке с этой квартирой меня заинтересовало. Я уже точно знал, о чем напишу рассказ, название даже придумал: «Квартира площадью тридцать восемь кубических метров».
– Ты, Артемий, извини, – сказал я, – но все же как здесь-то оказался? В комиссии?
– Я уже говорил, что наши дороги переплелись навечно. С Иваном я буду полгода работать. Я ведь в Марграде ломаю голову над проблемой параллельных пространственно-временных миров. Это очень близко связано с темой Ивана и очень отдаленно, но все же имеет отношение к нуль-упаковке. Да и встретиться хотелось. И с Афиногеном Каранатовичем, и с Иваном, и со Степаном Матвеевичем. Ты-то с ними связь поддерживаешь?
– Редко, Артемий. Редко. Слышал, что Иван надеется как-то облегчить страдания Степана Матвеевича. Тот ведь так все и путешествует во времени…
– Знаю. Этим мы с Иваном и займемся. А ты-то, Федор, как в эту комиссию попал?
– Да нет. Я не в комиссии. Я просто. Афиноген Каранатович попросил прийти.
– В поезде ведь только Семен и Валерий Михайлович могли проникать сквозь нуль-упаковку. Неужели и у тебя получилось?
– Нет. Я не пробовал. Но зачем-то Афиногену Каранатовичу понадобился. Верю я, Артемий, в Афиногена Каранатовича. И в его открытие верю. В картины. Ты вот не видел… Я вообще в него верю.
– Ну, поговорили и хватит? – спросил Геннадий Федорович.
– Не к спеху, – подал басом Афиноген.
– Нет, нет, давайте, – заторопился я.
– Итак, – тоном конферансье возвестил Мальцев. – Нуль-упаковка!
– Скорее, нуль-прорисовка, – поправил его Афиноген.
– Как! – воскликнул Геннадий Федорович. – Уже нуль-прорисовка. А как же с нуль-упаковкой?
– В общем-то, это две разновидности одного и того же явления, – объяснил Афиноген. – И то и другое в экспериментах не повторяется. В этом вся и беда.
