Они оборвали его вопль, засунув в рот смятое полотенце.
Высокий блондин из разрушенного гастронома шагнул в поле зрения Талланта. Грязь с лица он смыл и переоделся в мышиного цвета военный мундир с тремя капитанскими нашивками на лацканах. Главарь пристально вгляделся в лежащего, наблюдая за гаммой эмоций, искажавших лицо мародера.
— Моя фамилия Паркхерст, приятель. После гибели президента и его команды я возглавляю Сопротивление.
Он подождал, пока Таллант успокоится. Но конвульсии не прекращались: глаза лезли вон из орбит, кожа на лице покраснела, жилы на шее вздулись.
— Вы нужны нам, мистер, однако времени осталось в обрез… Если хотите жить, успокойтесь.
Лицо наркомана расслабилось.
Изо рта у него вынули кляп, и собственный язык показался ему в первый миг густым обжигающим месивом. Таллант снова вспомнил свой разверстый окровавленный живот.
— Что это было? Что вы со мной сделали? Зачем?!
Он заплакал. Слезы катились из уголков глаз, зигзагами стекали по щекам к уголкам рта и падали с подбородка.
— Я тоже хотел бы это знать, — раздался голос слева от него.
Таллант с трудом повернул голову. Боль острыми иголками вонзилась в основание шеи. Он увидел старикашку с колючей щетиной. Это был врач — врач, который засовывал металлическую коробочку в желудок Талланта, когда тот очнулся в первый раз. Доктор Баддер, надо полагать.
— Скажите мне, Паркхерст, зачем нам этот сопливый слюнтяй? — продолжал доктор. — Вы нашли бы не меньше дюжины добровольцев, стоило вам только захотеть. Да, мы потеряли бы хорошего парня, но по крайней мере знали бы, что человек сделает дело на совесть.
Не успев договорить, он захлебнулся тяжелым кашлем и вцепился в край операционного стола.
— Все курево проклятое… — просипел он, пока высокий блондин усаживал его в кресло.
Паркхерст покачал головой и ткнул пальцем в сторону Талланта.
— Лучше всех сделает дело тот, кто боится. Кто ударится в бега. Бегство займет время, а время — это все, что нам надо, чтобы живыми добраться до Земли или другой колонии. Вы так не думаете, док? Вы сомневаетесь в том, что он задаст стрекача?
Баддер потер колючие заросли, на подбородке. Щетина поскрипывала у него под пальцами в наступившей тиши.
— М-м-м… Наверное, вы правы… Вы всегда правы. И все же…
— Ладно, док, — нетерпеливо, хотя и дружелюбно прервал его Паркхерст. — Когда вы поставите парня на ноги?
Доктор, кряхтя и отдуваясь, поднялся с кресла. С натугой прокашлялся и сказал:
— Я обработал его эпидермизатором… Рана затягивается отлично. Нужно обработать еще разок, но… Э-э… Видите ли, Паркхерст, все это курево, да и нервы у меня не в порядке… В общем, я хотел спросить: у вас не найдется… э-э… чуть-чуть? Самую малость, только взбодриться.
Глаза старика загорелись надеждой, и Таллант сразу узнал этот блеск. Старик тоже был наркоманом. Или алкашом. Точно сказать трудно, но дока Баддера пожирала та же ненасытная страсть, что и его самого.
Паркхерст решительно покачал головой:
— Ничего не выйдет, док. Вы должны быть в форме на случай, если что-нибудь…
— К черту, Паркхерст! Я не заключенный — я врач и имею право…
Паркхерст оторвал взгляд от Талланта, на которого смотрел все время, разговаривая с врачом.
— Послушайте, док. Времена нынче для всех тяжелые. Всем нам нелегко, да только вот жена моя сгорела заживо на улице три дня назад, когда напали кибены, а мои дети сгорели в школе. Я понимаю, как вам тяжко, док, но если вы, не приведи Господь, не прекратите клянчить у меня виски, я убью вас, док. Я вас просто убью.
Блондин говорил тихо, вышагивая в такт по комнате ради вящей убедительности, однако в голосе его звенело отчаяние. Видно было, что на сердце у него нестерпимая боль, а на плечах — неподъёмное бремя. Ублажать врача он явно не собирался.
— Так когда мы сможем выпустить его отсюда, док? Доктор Баддер окинул комнату безнадежным взглядом, облизнул губы. Потом торопливо и нервно произнес:
— Я… Я снова обработаю его эпидермизатором. Это займет часа четыре. Работа сделана чисто, тяжести в желудке быть не должно. Он ничего не почувствует.
Бенно жадно прислушивался. Он до сих пор не понимал, что с ним такое сотворили, зачем эта операция, но непреодолимый ужас, объявший его поначалу, слегка утих во время перепалки между Баддером и Паркхерстом. Он провел дрожащей рукой по рубцу.
Его чуть не стошнило от страха; щека и предплечье задергались нервным тиком.
Доктор Баддер подкатил к операционному столу продолговатый аппарат со щупальцами и выдвинул вверх раздвижной кронштейн. На конце его была прямоугольная коробочка из никелевой стали с небольшим отверстием. Баддер включил аппарат, и из отверстия на рану полился свет.
Рубец моментально посветлел и сморщился. Бенно не чувствовал той штуки, что зашили ему в желудок.
Он просто знал, что она там.
У него вдруг начались жуткие колики. Он закричал от боли.
Паркхерст побледнел.
— Что с ним? — спросил главарь так быстро, что фраза слилась в одно слово.
Доктор Баддер отпихнул в сторону кронштейн эпидермизатора и склонился над Таллантом, который лежал, тяжело дыша, с искаженным судорогой лицом.
— В чем дело?
— Болит… там… — Бенно показал на живот. — Адская боль… Сделайте же что-нибудь!
Толстенький маленький врач со вздохом отступил на шаг и небрежным движением вернул кронштейн на место.
— Все в порядке. Колики вызваны самовнушением. Побочных явлений по идее быть не должно. Впрочем, добавил он, злопамятно глянув на Паркхерста, — я не такой уж хороший врач, не такой трезвый и именитый, какого Сопротивление выбрало бы, будь у него возможность, поэтому гарантировать ничего не могу.
— Заткнитесь, док, — с досадой отмахнулся от него Паркхерст.
Баддер натянул простыню Талланту на грудь, и мародер застонал от боли.
— Кончай скулить, слизняк несчастный! — рявкнул Баддер. — Аппарат заживляет рану через простыню, тебе не о чем беспокоиться… пока. Женщины и дети там, — врач махнул рукой в сторону задраенного окна, страдают куда больше твоего.
Он повернулся к двери. Паркхерст пошел следом, задумчиво хмуря лоб.
Взявшись за дверную ручку, он остановился.
— Мы принесем вам поесть. Попозже. — И, отвернувшись, добавил, не глядя на Талланта: — Не пытайтесь бежать. Не говоря уже об охране у двери — а это единственный выход отсюда, разве что вы попробуете удрать к. ним через окно, — так вот, не говоря уже об охране, вы можете истечь кровью раньше, чем мы вас отыщем, если откроется рана.
