Девушка одарила его еще одним неприязненным взглядом.
— О, такой же великий психолог, как и писатель. Значит, я должна вмешаться и принять их сторону именно тогда, когда все они накинулись на Ржавого? Нет уж, спасибо.
— Нам нужно обговорить все это, — предложил Гаспар. — Как насчет ужина сегодня вечером? Вас когда-нибудь выпускают из этого Инкубатора?
— Не возражаю, — согласилась девушка. — Если ужин и разговор — это все, что вы имеете в виду.
— А что же еще? — вежливо спросил Гаспар, мысленно пожимая себе руку.
Как раз в этот момент яйцо перебило Флэксмена, распространявшегося о долге яйцеглавов перед человечеством:
— Сейчас, сейчас, сейчас, сейчас, сейчас послушайте вот это.
Флэксмен утих.
— Я хочу сказать кое-что, не перебивайте, — говорил металлический голос. — Я довольно долго вас слушал, я был очень терпелив, но правда должна быть высказана. Мы живем в разных мирах — вы, телесные, и я. Даже больше того, я не живу ни в одном из миров — не материя, не глина и не плоть. Я существую во тьме, по сравнению с которой межгалактическое пространство — светлейший свет.
Вы обращаетесь со мной, как с талантливым ребенком, а я не ребенок. Я — старец на грани смерти, и я ребенок в утробе. Я одновременно больше и меньше, чем каждый из них. Мы, бестелесные, не гении, мы — безумцы и боги Мы играем безумием, как вы играете своими игрушками, а потом со всеми этими штучками. Мы создаем миры и разрушаем их каждый час. Ваш мир — ничто для нас, просто одна из миллиона горестных схем. Благодаря своей ненаучной интуиции мы знаем о вас гораздо больше, чем вы, хотя это ни капли нас не интересует.
Один русский написал рассказ о том, как человек на спор согласился просидеть пять лет в комфортабельной комнате безвыходно. Первые три года он просил много книг, четвертый год он просил молитвы, а на пятый уже не просил ничего. Наше положение такое же, только усиленное в тысячи раз. Как вы могли подумать, что мы опустимся до того, чтобы писать книги для вас, описывать комбинации ваших страстишек?
Наше одиночество — за пределами вашего понимания. Оно постоянно пугает, вызывает дрожь и вечную боль. Оно соответствует вашему так же, как смерть от пыток соответствует легкому безболезненному забвению от барбитуратов. Мы страдаем от этого и время от времени вспоминаем, должен вам сказать — без особой любви, человека, обрекшего нас на это, — маниакального хирурга-изобретателя, который захотел создать домашнюю библиотеку из тридцати плененных умов только для того, чтобы время от времени пофилософствовать с ними, а также мир, который сначала приговорил нас к вечной ночи, а потом отправился дальше своим суетным, шумным и жестоким путем.
Давно, когда у меня еще было тело, я читал книгу мистики и ужасов, написанную Говардом Филлипсом Лавкрафтом, писателем, умершим слишком рано, чтобы пострадать от операции по пересадке, но, возможно, в значительной мере вдохновившим Дэниела Цукерторта. Его роман «Шепчущий во тьме» был о розовокрылых монстрах с Плутона, заключающих мозги человека в металлические футляры, подобные нашим серебряным яйцам. Вы все здесь чудовища — вы, вы и вы. Я навсегда запомнил конец этой истории. Происходит душераздирающая сцена, в конце которой рассказчик узнает, что его лучший друг прислушивается к происходящему в одной из таких капсул. Потом он раздумывает о судьбе друга — помните, это и моя судьба, — и все, что он может придумать, — это, я цитирую: «…все время в этом блестящем цилиндре на полке, бедняга».
Ответ остается прежним — нет. Отключите меня, няня Бишоп, и отнесите домой.
Даже в мелочах жизнь имеет обыкновение убаюкивать нас, чтобы тут же вонзить свои тигриные зубы или прихлопнуть, как мух. Приемная в Мудрости Веков казалась самым тихим и спокойным местом в мире, комнатой, о которой позабыло время. Но когда позже в тот вечер Гаспар во второй раз пришел туда, намереваясь забрать няню Бишоп, из внутренних дверей выплыла пошатывающаяся фигура старого безумца с длинной тростью из черного дерева. Размахивая ею, он выкрикивал:
— Изыди, репортерский пес! Атоном, Сетом и священным Жуком заклинаю тебя, изыди!
По облику фигура была почти точной копией Охранника Джо, вплоть до пучков волос в ушах. Разница состояла лишь в том, что старец не горбился, а держался очень прямо и обладал взлохмаченной белой бородой, ниспадающей до самого пояса. Глаза же были открыты так широко, что полностью виднелись налитые кровью белки.
Сотрясая воздух криками, безумец источал трупный запах алкоголя, прошедший через морг человеческого тела. Вместе с тем лицо его так сильно походило на лицо Охранника Джо, что Гаспар, устало смотревший на размахивавшего тростью с вырезанными на ней змеями, собрался даже подергать того за трясущуюся бороду, чтобы проверить ее подлинность.
Однако именно в этот момент к старцу подбежала няня Бишоп.
— Назад, Зенгвелл, — быстро скомандовала она. Ноздри ее дрожали. — Мистер Нут не репортер, всю репортерскую работу сейчас делают роботы, поэтому высматривай их. И не разбей этот кадуцей, ты мне говорил, что он музейный экспонат. И будь поосторожней с нектаром. Вспомни, как я застала, когда ты гонял розовых слонов и не пускал змей в «Детскую». Что же, господин Клюви, — в который раз то ли умышленно, то ли нет извратила фамилию Гаспара девушка, — идем. На сегодня я сыта Инкубатором, а также мудростью, вот так, — ребром ладони она резко коснулась своего маленького розового подбородка.
Гаспар покорно последовал за Бишоп, размышляя о том, как приятно было бы иметь девушку, особенно такую нежную и привлекательную, чья мудрость сосредоточена в ее теле, а голова наполнена свежим ветром.
— Не думаю, что Зенгвеллу когда-либо на самом деле приходилось охотиться на репортеров, — едва заметно усмехнулась няня, — но он помнит, что его отец этим занимался. Охранник Джо и он близнецы. Целые поколения Зенгвеллов служили семейству Флэксменов. Разве вы не знали?
— Я даже никогда не знал фамилии Джо, — ответил Гаспар. — Как и того, что есть еще в мире семейные слуги. Сколько нужно работать, чтобы заслужить это звание?
Девушка холодно посмотрела на него.
— Это все еще случается, когда имеются деньги и цель, а они существуют не одно поколение. Такой цели, как, например, Мозговой Трест, можно посвятить себя.
— Вы тоже происходите из древнего рода семейных слуг? — поинтересовался Гаспар.
— Давайте не будем говорить обо мне, — отрезала девушка. — Собой я тоже сыта.
— Я спросил только потому, что вы слишком красивы для простой няни.
