Сейчас, когда Строков окончательно исчез со станции, это казалось так просто…
Вечером он попросил Хакимова посмотреть план размещения зарядов на предполагаемом пути лавины. Хакимов пожал плечами:
– Это меня не касается. У меня другая работа.
– Другую работу отложите. Займитесь этим! – не желая больше уступать, сказал Сергей.
– Я работаю метеорологом, а не взрывником.
– Я могу освободить вас от обязанностей метеоролога! – сорвался Сергей и тут же пожалел об этом, понимая, что зашел слишком далеко.
Хакимов прищурился, потом усмехнулся:
– Пишите приказ. Утверждайте в управлении. Я найду работу на любой станции. Думаете, Павел Степанович уехал, так теперь можно? Ошибаетесь. Не такой он человек.
– Вот вы все время о Строкове мне напоминаете, и я вас понимаю, – уже мягче сказал Сергей. – Вы с ним много лет работали, конечно, вам тяжело без него. Но не нужно на меня всю вину сваливать и думать, будто я добивался увольнения Строкова. Я этого места не искал. Меня прислали сюда, и, сколько бы вы со мною ни воевали, ничто уже не изменится. Дело все равно придется делать. Вы хоть бы сейчас помогли. Это же Павел Степанович хотел обезопасить поселок от лавины.
– Павел Степанович добивался не этого, вы вашими взрывами ничего не сможете сделать, только людей отвлекаете, обнадежили, наобещали, а сами даже на ила-то подняться не сумеете.
– Это почему же?
– Потому что идет южный циклон. Вверху туманы, дожди, дорога раскисла. А в лавинном теле начались подвижки! Может быть, у нас считанные часы остались, чтобы людям помочь, а вы графики чертите, в расчеты играете!
И вдруг на секунду, на одну только секунду он представил, как это может быть… Они не успеют. Вся огромная масса снега рухнет в озеро… Взрывы не свернут лавину, слишком велика масса, и тогда он кругом окажется виноватым… Bce будут помнить, что Строков предупреждал, Строков рассчитал… Сергей старался не думать о том, что будет дальше с этой водой, выбитой из озера лавиной… Все дело еще представлялось ему чем-то абстрактным, почти академическим. В конце концов, он привык всю жизнь отвечать за хорошо составленные бумаги, а если где-то и ошибался – невелика беда, другие исправят. Поэтому и сейчас он все еще не осознал до конца меру ответственности, взятой на себя.
Основным состоянием Наташи на станции стало длительное, растянувшееся до бесконечности ожидание. Она отдавала себе отчет, что вся ее затея с кроликами, десятки других, мелких и не очень нужных дел, которыми она пыталась заполнить пропасть свободного времени, подавлявшую ее волю, всего лишь временная отсрочка, а еще точнее – едва прикрытый самообман.
Пришел наконец ответ на ее письмо в институт. Отпуск за свой счет ей продлили. Ничего не скажешь, новый шеф решил проявить лояльность, хотя вполне мог бы воспользоваться ее неожиданным отъездом и добиться увольнения. Небольно-то он в ней нуждался… Впрочем, и отпуск – всего лишь отсрочка, он кончится через десять дней. Что делать потом? Возвращаться восвояси?
Но именно сейчас она не могла оставить Сергея одного. Чувствовала, что независимо от их колеблющихся взаимоотношений, переходящих то за черту «холодно», то вновь возвращавшихся к отметке «терпимо», назревали некие неведомые события, внешним проявлением которых явилось прибытие спасательной группы, доставка вертолета и дополнительных грузов, заполнивших весь станционный двор.
За кажущимся спокойствием Сергея, за его показными уверенностью и сдержанностью, которые он пытался противопоставить потоку многочисленных проблем, неувязок и мелких неприятностей, всегда неизбежных при организации нового дела, – за всем этим она чувствовала нарастающую опасность.
Проснувшись среди ночи, вдруг замечала, что Сергей не спит. Он мог лежать часами, вперив глаза в потолок, и не произносить ни слова, будто окаменев. Ее словно не существовало в эти ночные часы. Бесполезно было пытаться завязать разговор. Она пробовала – ничего не получалось. Сергей грубо обрывал ее, и только…
Терялась в догадках, стараясь понять, хотя бы с чего все началось. С разговора о Строкове? Или все произошло потом, после похода Сергея со Строковым на водосбор?
До боли в ушах слушая звенящую тишину за окном, она будто пила ледяную воду. Если долго и напряженно прислушиваться к едва уловимым звукам, слух обостряется, раздвигаются невидимые границы пространства. Шорохи, рожденные далеко в ночи, становятся близкими, приобретают какой-то новый, скрытый смысл. Вот резко и печально крикнула ночная птица, что-то прошелестело по крыше и тяжело вздохнуло за окном…
Строков говорил, что ночами, если слушать очень долго, можно услышать, как шепчутся скалы. Может быть, он имел в виду что-нибудь другое. Она многое не понимала из того, что он говорил, часто даже не ей. Ослу, например…
Набравшись наконец мужества в этом ледяном молчании, она спросила:
– Когда это кончится, Сережа? Когда ты перестанешь носить все в себе? Я ведь тоже живой человек…
Сергей молчал, и она подумала, что ее голос похож на шелест сухой травы. Такой же неживой, бесцветный…
– Завтра утром, наверно, перестану, – неожиданно сказал Сергей. Он чиркнул спичкой, жадно затянулся и продолжил: – Завтра, Наташенька, всё кончится. Как – не знаю, но кончится.
– Да что кончится?! Скажешь ты, наконец? Я не понимаю ничего. Каждую ночь не сплю вместе с тобой, жду, что ты скажешь…
– Что мне говорить? Если Хакимов прав: говорить уже поздно. Тогда завтра мы ничего не добьемся. Не сможем предотвратить. Не сумеем остановить лавину…
– Это стихийное бедствие, Сережа. Не ты же ее выдумал – эту лавину.
– Ее выдумал Строков.
– Ты делаешь все, что можно, все, что в человеческих силах, я же вижу…
– Ничего ты не понимаешь. Строков меня предупреждал. И точно рассчитал момент… Те, кого нет с нами, уехали, ушли, умерли – неважно. Они всегда правы. Вот и Строков вовремя удалился, исчез. Теперь он будет прав – а я нет. Это его лавина. Она-то осталась, и она меня доконает.
Сергей говорил сбивчиво, отрывисто. По его изменившемуся голосу она поняла, как нелегко ему сейчас. И волна нежности, жалости к нему захлестнула ее, потому что за все время их знакомства ей не довелось узнать, что он тоже может быть слабым и беспомощным, как ребенок. И если сегодня она видит его таким, значит, причина еще серьезней, чем она предполагала.
– Строков не мог никуда исчезнуть. Не такой он человек. Ты бы позвонил в район, узнал…
– Я звонил. Узнавал.
– И что же?
– Его нигде в районе нет.
– А в кишлаке?
– Я и туда посылал Хабиба. Нет его нигде. Испарился, исчез. Обещал поехать жаловаться на меня в какие-то высокие инстанции. С него станется… А насчет стихийного бедствия… – продолжал Сергей после небольшой паузы. – Стихийное бедствие – это когда о нем не знают. А если кто-то предупреждал, а кто-то упорствовал, не соглашался, отстаивал свою точку зрения, то в результате нет стихийного бедствия, а есть виновник происшествия и готовый козел отпущения. Он ответит за все полной мерой, не сомневайся.
