Целых три дня я безвылазно сидел на работе и пил. Пили все, не я один. До сих пор не могу понять, как я не умер от такого количества виски. Не решусь определить, насколько я был пьян, но, как только алкоголь начинал выветриваться, приходилось делать новое возлияние. Иначе можно было свихнуться — очень уж страшной стала наша действительность, не хотелось в нее верить.
Прошел день, прошло два, а положение не изменилось или, вернее, изменилось в худшую сторону. Самолеты и железнодорожные экспрессы не функционировали. Полиция, кажется, пыталась запретить езду на автомобилях, однако ничего из этого по получилось. Городской транспорт продолжал работать. Скорость была черепашьей, по число катастроф все время росло. Многие люди, не выдержав нервного напряжения, теряли рассудок и кончали самоубийством. Особенно музыканты, певцы, актеры. Звукоподражатели, чревовещатели, конферансье тоже были на грани безумия. По телевизору в перерывах между экстренными сообщениями показывали старинные немые фильмы с титрами.
Подскочили цены на бумагу. РадЙокомпании были нокаутированы. Но самый огромный, самый непоправимый ущерб понесли государственные предприятия связи — телефон и телеграф: в последние три дня полностью прекратились денежные поступления. Сотрудники фирм со злорадством смотрели на государственных служащих — эти бездельники сейчас завертелись, как рыбы на сковородке. Правда, фототелеграф работал и отправители платили деньги, но какие это были жалкие крохи по сравнению с прежними доходами!
Исчезновение звука чуть не привело к мировой катастрофе. Когда телефонная связь в Поясе безмолвия уже прекратилась, некоторые военные базы Соединенных Штатов получили приказ от своего Главного штаба обороны послать на восток самолеты с грузом водородных бомб, ни, к счастью, третья мировая война была предотвращена. Об этом я узнал на третий день из телевизионной передачи. Все опьянение у меня мигом прошло, и я, пошатываясь, побрел домой.
Перед Олимпиадой у нас здорово подновили дороги, подремонтировали дома, и город приобрел вполне приличный вид. Сейчас все снова начало приходить в упадок. Пыль и мусор — это бы отце полбеды, но надписи! Свежепокрашенные стены жилых домов, общественных зданий, станции были испещрены надписями. Не стоит перечислять, что и чем писали — все, что приходило в голову, и всем, что попадалось под руку. Вся столица, да нет, пожалуй, вся Япония превратилась в огромную книгу жалоб я предложений.
Наконец я с трудом дотащился до нашего микрорайона, вошел в дом и поднялся на третий этаж. В моей комнате спал Гоэмон. Я даже испугался — обрушившееся на нас несчастье полностью вытеснило из моей головы мысли о незваном госте.
Этот гнусный тип все еще спал, даже не сняв котелка! Правда, глаза, смотрящие сразу и вверх и вниз, были широко открыты, но он спал.
Вот скотина! Люди с ума сходят, а он дрыхнет как ни в чем по бывало трое суток подряд!..
С похмелья я был зол как черт и, не совсем еще ясно соображая, что происходит, изо всех сил пнул его ногой в голову. Нога почему-то попала по авоське — видно, я здорово шатался.
И вдруг что-то случилось с моими барабанными перепонками, казалось, они вот-вот лопнут. «Все! Свихнулся, допился!» — подумал я и в ту же секунду услышал голос Гоэмона.
— Какое быть, иметься хорошее утро! — сказал он, сладко потягиваясь. — Отлично выспался. Хочу кушать, жрать, принимать пищу, лопать, трескать! Ведь, правда, уже утро?..
Обычно люди поднимают шум вокруг какого-нибудь явления, когда оно уже становится вчерашним дном.
То же самое было и сейчас. Чудо с исчезновением звука, внезапно начавшееся 4 августа в 19 часов 12 минут, продлившееся около шестидесяти четырех часов и так же внезапно кончившееся 7 августа в 11 утра, вызвало сначала всеобщее изумление, а потом… А потом начался шум, оглушительный в буквальном смысле слова.
В различные части земного шара, где наблюдался этот феномен, вылетели чрезвычайные комиссии, в состав которых вошли виднейшие ученые мира. Японию наводнили корреспонденты газет и телеграфных агентств всех стран. Пресса, радио и телевидение надрывались, изо дня в день описывая, расписывая и приукрашивая необычайное явление. Парламент ежедневно заседал до глубокой ночи. Запросы сыпались как из рога изобилия. В ответах напустили такого туману, что депутаты с трудом различали лица своих соседей. Люди спешили друг к другу в гости, назначали встречи в кафе и ресторанах, собирались группами на улицах, и все только с одной целью — поговорить, поспорить, поволноваться по поводу промелькнувшего как кошмарный сон феномена. Сторонники одной из новоявленных религий распустили слух, будто исчезновение звука было предупреждением свыше, и они, праведники, своими молитвами спасли мир от страшной кары…
После трехдневной глухоты и немоты обретшие слух и голос люди, естественно, очень волновались: а вдруг все начнется сначала и они снова окажутся в звуковом вакууме? Хотелось убедить себя, что ты можешь говорить и слышать собеседника, и люди орали во весь голос. При этом каждый отчаянно жестикулировал — по привычке, приобретенной в период безмолвия.
Да, несколько недель японцы надрывали свои голосовые связки, словно выступали перед глухой аудиторией, и при этом помогали себе руками и ногами. Раньше мои соотечественники говорили в основном тихо и спокойно, выгодно отличаясь от иностранных туристов. Теперь на улицах стало вдвое шумнее, особенно после недавней гробовой тишины. Не зря, видно, сказал Гоэмон: «Какая шумная страна Япония!»
Среди этого гвалта я чуть ли не затосковал по недавней тишине.
Голова у меня шла кругом. И не только от шума, но и… Иногда знание куда тяжелее, чем незнание. Кажется, я взвалил на свои плечи непосильный груз.
На службу я не ходил. Не брился, не вылезал из дому. Сидел в углу и глушил виски. Устроил безобразную сцену Кисако, пришедшей с самыми лучшими намерениями — прибрать квартиру и накормить меня чем-нибудь горячим.
Не знаю, сколько дней прошло, пока у меня не созрело решение пойти посоветоваться с начальником нашего отдела. Я наконец побрился и вышел на улицу. Дойдя до крытого рынка микрорайона, вдруг подумал: а зачем тащиться через весь город в наш отдел? Ведь телефоны-то работают…
Но без некоторого трепета опустил я десятииеновую монету в щель автомата. Послышались длинные гудки, потом голос: «Алло!»
Какое блаженство!
— О-о! — невольно вырвалось у меня. — Работает! Смотрите-ка, телефон работает… Можно разговаривать…
— Ты что — бредишь?! — закричал начальник. — Не соображаешь, сколько дней с тех пор прошло?.. И вообще — где ты шляешься? Немедленно явись на работу!
