Боже, какие ужасные вещи кричала Зинка, даже не стесняясь ребенка. Она словно обезумела. И все совала эти гнусные фотографии. Сначала ему, а когда он закрылся в ванной, то Димке.
— Хоть ребенка не тронь! — взмолился Паша. — Если хочешь, давай разведемся, только прекрати орать!
— А что ты думаешь, я после этого жить с тобой буду? — взвилась она. — Надо быть последней дурой, чтобы терпеть такое! Ты мне заразу таскаешь со всего города! Ты настоящий скот, таким место только в конюшне!
— Давай без оскорблений. Расстанемся и все.
— Конечно, расстанемся! Я у тебя все отсужу! Ты у меня в одних трусах уйдешь! Под забором сдохнешь!
Откровенно говоря, он не думал, что она выполнит свою угрозу. Квартиру Паша бы им с Димкой и так оставил, но машину он заработал своим трудом. Да и жить где-то надо было. В ней хоть спать можно первое время.
Не тут то было. Зинка за бешеные деньги наняла адвоката — прощелыгу. Паша подозревал, что не без помощи Галки. Только она пользовалась услугами таких скользких типов. Фамилия у него была Сенаторов. Паша подозревал, что ненастоящая. Сенаторов был худ и желчен, и каждое слово, которое он произносил, звучало с непередаваемым сарказмом, словно Паша был, по крайней мере, серийным убийцей и на элементарное понимание уже никак не мог рассчитывать. Сенаторов носил перекособоченный на его тощей фигуре пиджак, густо удобренный перхотью на плечах и узкие иезуитские очки.
— Откуда вы узнали, что муж вам изменяет? — спросила Гемлер. — Вы можете это доказать?
— А как же? У нас есть фотографии! — сказал Сенаторов, и в каждом его слове сквозила радость, словно он изобличал изменника родины. — От имени истицы я предоставляю эти снимки уважаемому суду.
Он отнес фотографии и некоторое время оставался у стола судьи, выбирая, как ему казалось, наиболее удачные ракурс.
— Эту посмотрите, гражданин судья. И эту.
— Господи, какой свинство!
— Истинное свинство. Неподдельное.
Некоторое время Гемлер внимательно изучала фотографии, нацепив очки в роговой оправе и не пропустив ни одной. Изредка бросала на Султанова укоризненные взгляды. Тот сквозь землю готов был провалиться.
Ему казалось, что процедура длится вечность. Наконец судья сняла очки и удовлетворенно откинулась на спинку кресла.
— Истец, вы будете смотреть? — спросила она.
— Идите, посмотрите на свои подвиги! — ухмыльнулся Сенаторов. — Может быть, совесть проснется. В чем я лично сомневаюсь.
Это его взорвало.
— Что, я себя голым не видел? — вспыльчиво воскликнул он.
— Это уже наглость, истец, — выдохнула Гемлер. — Постыдились бы. Вы же не мальчик.
— Он был, наверное, очень плохим мальчиком, гражданин судья, — подхватил Сенаторов. — Я нисколько не удивлюсь, если он подглядывал за своей бабушкой, когда она мылась в ванной.
— Гражданин судья, я прошу избавить меня от подобных инсинуаций! — воскликнул Султанов. — Я не пойму, что здесь происходит?
— Здесь не происходит, как вы выразились, а идет суд, — сурово проговорила Гемлер. — А вы, гражданин адвокат, сядьте на место.
— С удовольствием! — с чувством произнес Сенаторов и, глумливо ухмыляясь, прошел и уселся рядом с Зиной.
— Что вы скажете по этому поводу, истица?
Она встала и устало проговорила:
— А что тут скажешь? Этот мерзавец испортил мне жизнь.
— Я не про это, — Гемлер поморщилась. — Откуда у вас эти фотографии?
— Мне их подбросили в почтовый ящик.
— Когда?
— Во вторник утром и в среду вечером.
— Их подбрасывали два раза?
— Да. И еще была видеокассета, но ее я сразу выбросила. Не хочу смотреть на эту мерзость.
— Вы знаете, кто вам подбросил фотографии?
— Нет.
— А женщину на фотографиях вы узнаете?
— Нет, эту проститутку я не знаю.
— Пожалуйста, давайте обойдемся без бранных слов. Вы разговаривали со своим мужем об этих фотографиях?
— С этим скотом разговаривать мне не о чем.
— Зина! — воскликнул Султанов и сам не рад был, что высунулся, когда она прожгла его ненавидящим взглядом. Такой Зины он не знал, словно чужой незнакомый человек стоял сейчас за столом судьи и вдруг откликнулся на имя его жены.
— Ну что, в такой ситуации ваши требования о разводе суд считает вполне обоснованными, — проговорила Гемлер. — Что же касается раздела имущества, то тут возникают некоторые вопросы. Вы действительно хотите забрать все имущество?
— То есть как это все? — Султанов даже встал.
Сенаторов смотрел на него с нескрываемым торжеством.
— А что вы еще ожидали услышать, гражданин Султанов? Истице ребенка воспитывать, так что ей необходимо жилье. Скоро мальчику в школу идти за три квартала, так что машина тоже пригодится.
— Постойте, — опешил Султанов. — А мне что же? Под забором жить?
— Раньше надо было думать, истец, — встрял Сенаторов.
— Да я не с вами разговариваю, — махнул рукой Султанов.
— Гражданин судья, вы видели, он махнул на меня рукой! — закричал адвокат. — Считаю это проявлением неуважения к суду. Что я ему собутыльник какой?
— Извинитесь перед адвокатом, истец, — устало потребовала Гемлер.
— Это за что? За то, что он меня за человека не считает?
— Извинитесь, в противном случае вы будете выведены из зала суда, и слушание продлится без вашего участия. Такие случаи уже бывали. Извинитесь.
Султанову ничего не оставалось, как извиниться перед этим пустым местом.
— Я вас не прощаю! — высокопарно воскликнул Сенаторов.
— Продолжим, — взяла слово Гемлер. — И, пожалуйста, в темпе. Мы и так чересчур зятянули слушание. Тут и решать особенно нечего. Вы что — нибудь скажете, истец.
Вообще-то Султанов мысленно готовил целую речь. Но тут как встал, как увидел сплошь враждебные лица, и вся домашняя заготовка вылетела из головы. Донат качал головой с укоризной. Это было бы еще терпимо, если бы свояк слыл оплотом морали, но тот сам в порыве пьяной откровенности как-то признался, как снимал малолеток на Столичном проспекте. И совсем уж ни в какие ворота не шел рассказ Доната о том, как оно чуть не переспал с самой Зиной. Хоть она и была старше сестры, замуж она вышла позже Галки, и некоторое время молодожены жили вместе. Если б у него хватило силы, он тогда ему всю физиономию бы расколотил, но так — смолчал, только кулаки под столом сжимал — рассжимал. Надо ведь. Сидит Донат, головой качает, осуждает, видишь ли.
— Машину оставьте, — попросил он едва слышно и сел.
— Зачем вам машина? Развратом заниматься? — воскликнул Сенаторов и сам же засмеялся, ему вторило утробное реготанье Доната.
