Сначала меня выпихивают из фургона, бросают лицом в грязь.
Как я понял позже, грязь там разводят специально для ритуала посвящения. Потом из грязи вытягиваю тумаками. Ведут в сторону большого пеноблочного здания.
Там с меня срезают/срывают одежду, оставляя в чем мать родила. Маньяк-охранник бьет в пах и орет, пока я снова не очнусь от "запрещенного" удара и не приму стоячее положение.
Потом кто-то самый зоркий нащупывает мое двойное лицо. Маску из псевдоплоти срывают. Потом долго сравнивают схожесть наших обликов. Лицо уносят, и я становлюсь еще голее. Что отберут следующее? Если КИБ знает мой настоящий лик, то вся Социмперия знает мой лик, и здесь показываться больше нельзя... А на что я, впрочем, надеюсь? Теперь я, безымянный, здесь и сгнию! И плакало мое ненайденное Оружие.
Потом заталкивают в источающую запахи хлорки и дезинфекторов душевую. Окатывают потоком узконаправленных ледяных капель - из артезианской скважины прямиком, без подогрева. Толстозадая тетка в синем комбинизоне безжалостно трет меня ворсистой, почти иголочной, мачалкой, походящей на предмет женского насилия. Зелазит острием мохнатой палки-валика, куда ей не надо. Да еще бормочит что-то на эсперанто...
Из душевой, не вытераясь, направляюсь на КП. Воздух здесь кажется жарким, и я не замечаю, как волосы сами по себе высыхают. При несколькоэтапном сканировании, КИБэшники разрезают карман на бедре - крови не так уж много - и вытягивают "Миф..." Так я лишаюсь доверенной мне зацепки.
Ноготь они самонадеянно пропускают.
Оттуда перемещаюсь на тертий этаж, дважды падая на лестнице и дважды получая полагающийся пинок, где мне делают целый каскад прививок. Потом КИБэшники в белом мажут "зеленкой", допотопным земным средством раны, объявившиеся откуда не возьмись. Тут мне выстригают волосы во всех местах: благо их всего два. Проходятся по черепу, лицу и некоторым участкам кожи ультразвуковым эпилятором. Выдают комплект одежды и белья, которые я не могу одеть на месте. Наручники раскрывать не пологается.
А потом меня с самым серьезным выражением лица посылают на аудиенцию с головой данного лагеря.
**** **** ****
Аудиенс-кабинет под стать лагерю. Серые ободранные стены - без надписей, - стальная решетка, разделяющая комнату и стол на две равные части. Лампочки без плафонов. Следы плесени на границе потолка и стен. Два человека охраны с моей стороны, тупо пялящиеся в закрытую пока дверь.
Голова лагеря задерживается. Грубым приказом меня просят немного подождать.
Поверхность металлического стула холодит задницу и другую спадающую на него часть тела. В то время, как одежда спокойно покоится на коленях. Когда же я все-таки получу право одеться?
С моей стороны на столе под поверхностью стеклопласта разложены принтированные листочки с дополнительной информацией к сведению.
Пока голова не появляется, пробегаюсь по ним глазами. Шрифт крупный, предложения короткие, слова простые - для всеобьемлющей доходчивости.
"В Конституции Соцгоса последней редакции указано: концлагерей на територии нашей страны нет, кроме исправительных колоний для сектантов; все пойманные шпионы отсылаются на родину или в страну, на которую они работают. А мы говорим правду:
концлагерей на нашей территории - завались, и все они предназначены для шпионов. Сначала мы их сооружали для сектантов, а те не ловятся - умирают. Поэтому, чтобы не смущать нашего вождя неоправданностью дорогостоящих построек, мы поселили вас, шпионы сюда. Скажите спасибо Секте".
Или:
"Статистика. В лагерях Соцгоса содержаться:
5% шпионов,
95% подставных".
Или:
"План Санта-Советы на год: сдать 21,6 тысяч шпионов из Метафедерации и Китайских Автономий. Спасибо за ваш взнос в благополучие родины".
И все сразу становится ясно. Виноват шовинизм. И немалую долю в судьбе здешних шпионов играет "умирающая" Секта.
Дверь открывается и в комнату заходит заплывший от жира, лысеющий человек. Его глаза бегают, а губы выпечены дальше маленького, приплюснутого носа. РНК-обновление ему неизвестно.
Он отодвигает стул и садиться как можно дальше от меня, соблюдая дистанцию "две вытянутые руки".
- Кто такой? - спрашивает неровным, срывающимся на писк голосом.
- Шпион.
- Я имя спаршиваю! - голова ударяет непропорционально крохотным кулачком по столу. Знаки отличия выдают мне его ранг: старший сержант.
- Последний раз был Юром Маркевичем...
- А настоящее имя?
- Я с рождения Юр Маркевич.
Голова концлагеря немного успокаивается, но посапывать не перестает. Конечно же, я ему солгал. Но ничего на "детектор лжи" похожего в этой камере не видно...
- Откуда ты прилетел?
- Я с рождения - обитатель Санта-Советы.
- Врешь! Тебя нет ни в одном из населенческих списках. Тебя обнаружили на месте посадки прессерского модуля через сутки после обнаружения в границе досягаемости радаров прессерского линкора. Ты знаешь метаязык, раз сумел подписаться под оставленной нашими сотрудниками надписи в фургоне.
Значит, это была ловушка... Настоящий шпион никогда бы не выдал себя настенным граффити на родном языке.
- Я с Нова-Капитал.
- Так уже лучше... Ты прессер?
- Нет, шпион.
- Ты сектант?
- Нет, прессер.
Сержант вскипает:
- Ты мне отвечай, рожа смазливая, иначе яйца твои огромные велю отрезать. И в жопу брансбойт засуну! И...
- Я прессер, - повторяю, замечая шевеления среди стоящих за моей спиной охранников. Такие и глазом не моргнут, исполняя приказ головы.
- Прессер значит... - сержант потирает подбородок пальцами с отросшими до неприличия ногтями. - А почему без знаков отличия? Где имплант?
- Шпионы нового прессерского поколения обходятся на планетах Социмперии без имплантов. У нас другой метод связи с коммандованием.
- Какой?
- Не имею права сказать.
Ноготь со связующим устройством - последняя надежда. Если не использовать его сейчас, потом можно не использовать вообще, когда ткани регенерируют и сенсор сгинет.
- Эй, комрад, - спойкойно обращается к солдату-охраннику голова лагеря. - Да, ты, тот, что слева. Возьми-ка ножик и проколи этому пареньку-симпатяге член. Помедленнее, желаетельно, чтобы наш гость вкусил всю сладость раскаяния.
Сглатываю. Моя наигранность начинает давать огнедышащие плоды.
Испугано оборачиваюсь, когда охранник операется своей холодной рукой на мое плечо, поднося к моему животу невиданно острое лезвие.
- Я скажу! - вскрикиваю. - Честное слово, скажу...
- Подожди, - голова поднимает руку. - Ну?
Демонстрантивно совершаю отдышку. Рука солдата соскальзывает с моего дрожащего плеча. Охранник отходит на шаг.
