Пора спать. Завтра рано утром планерка в научной части. На часах ровно полночь, и Виола уже сладко уснула в неровном свете фосфоресцирующего ночника.
АВЕНТЮРА СЕДЬМАЯ,
в которой я начинаю обживаться в новом мире, а Вальдемар желает развеять мое одиночество.
Да будет благословлена природа за неуживчивость, за завистливое соперничающее тщеславие, за ненасытную жажду обладать или господствовать! Без них все превосходные человеческие задатки остались бы навсегда неразвитыми.
И.Кант.
5 или 6 мая я проснулся довольно рано. По вчерашней договоренности с моим кузеном, я должен был сегодня "замещать" его в университете, и потому начал собираться. Вальдемар еще подремывал в своей комнате, а мы с Виолой на скорую руку завтракали на кухне. Сегодня юбилей: ровно пятьдесят лет назад Красная Армия вступила в пределы Индии. В радиопередаче, посвященной этому событию, процитировали Павла Когана:
И мы еще дойдем до Ганга,
И мы еще умрем в боях...
Виола собиралась в Щедринку (когда я "замещаю" Вальдемара в университете, она предпочитает там не появляться). Вот кто действительно понес урон - моральный урон от моего появления. Даже и не знаю, чем утешить ее.
В "Автово" новый частный фотокиоск: надо сдать на проявку пленки, отснятые мной в прошлое воскресенье в Павловске, чьи ансамбли, естественно, остались нетронутыми войной, которой не было.
В шумном, многолюдном вестибюле философского факультета меня встречает комсорг Руслан:
- Вальдемар, не забудь: сегодня в три летучка. Передай, кого из наших увидишь. Только не забудь!
На втором этаже в уютной аудитории с пианино собралось несколько философов-античников, а Катя (есть эквивалент в моем мире!) с видом хозяйки аристократического салона играет на пианино студенческий гимн. Один из студентов, Самуил бен Ионатан Шифаревич, единственный из присутствующих знающий латынь, негромко подпевает. Все меня знают и приветствуют. Я возвращаю Самуилу (которого отродясь не знал в своем мире) пластинку с модернистскими вариациями на темы Вагнера, которую брал Вальдемар. Я напоминаю о летучке Альгирдасу Томикявичусу, уже успевшему отслужить в армии штабным писарем литовцу.
Своих давних (еще по демократической России) друзей я нахожу играющими в преферанс в отдаленной аудитории. Все они комсомольцы: и коммуникабельный Борис, в совершенстве постигший софистическое искусство, и ироничный скептик Андрей Титомиров, давший мне когда-то телефон баркашовцев (здесь он убежденный германофил, и носит в петличке студенческого вицмундира миниатюрный портрет Ганса Дельбрюкка), и обстоятельный поляк Андрей Малиновский - человек без родины (до сих пор из деликатности не могу выяснить его отношение к пакту Молотова - Риббентропа). Они и не догадываются, что мне известно об их альтернативном антикоммунизме в мире Нюрнберга, Мальборо и Интифады. Но я не подаю вида.
- Какая у нас сегодня тема семинара по политологии? - спрашивает Борис.
- "Критика мелкобуржуазных аспектов национал-социализма", - я в курсе.
- Что там со стипендией?
- Должны повысить. Я (то есть Вальдемар) вчера заходил в бухгалтерию.
- Как здоровье твоей супруги? - бестактный вопрос, сам ведь женат.
- Да все в порядке. Скоро партию заканчиваете?
Андрей Титомиров рассказывает анекдот про Сталина:
- Поехал Сталин в США. Встречается с Рузвельтом. Разговор заходит о преступности. А в США, надо сказать, полиция стреляет с бедра и без предупреждения. Рузвельт - Сталину: "Не веришь?" - "Нет". - "Ну давай!" Взяли по автомату, пошли. Ну, тот своих знает - им мало не показалось! А Сталин ходил-ходил: везде люди как люди. Наконец, видит - идут строем: все в кожанках, взгляд настороженный. Он всех перестрелял, приходит в наше посольство, а ему посол говорит: "Иосиф Виссарионович, у нас тут приехала делегация к американским рабочим, а какой-то идиот всех перестрелял!" - и продолжает: - А вы знаете, почему арабы присоединились к национал-социализму, а не к нашему коммунизму? - Я знал, почему, но промолчал.
- Дело в том, что в дословном переводе на арабский язык слово "коммунизм" означает "несправедливое разделение награбленного", а слово "социализм" - "справедливое разделение награбленного"...
- Так это готовый тост! - воскликнул Борис. - Так выпьем же за то!..
- Вы знаете, где у нас будут военные сборы?
- Нет. А что, ты уже узнал?
- Да. Как вы относитесь к сопкам Маньчжурии?
- Так что, на Дальний Восток поедем? Вот хорошо, я там никогда не был!
- Ну, и не много же ты потерял. Там жуткий климат и тучи комаров.
- Постой, так ведь комары только в тундре.
- Не веришь - проверишь.
Потом все стали почему-то говорить о снах, а Малиновский сказал по этому поводу:
- Я давно подметил, что конструкция, то есть режиссура сна зависит от умственного уровня, то есть начитанности человека. У людей попроще соблюдается это... аристотелевское правило единства места, действия и времени. А у людей образованных гораздо сложнее композиция: присутствует действие "за кадром" и "мысленная предыстория" событий.
Потом все стали считать общую сумму прожитых лет, и получилось 87. Тут же пришла миниатюрная Аллочка, подружка моей (то есть Вальдемаровой) супруги, поинтересовалась у меня, где она, и спросила, что это за поэт, у которого есть такая строка:
Без тебя и в Москве грусть...
Я предположил, что это кто-то из декадентов (чуть не сказал "из Серебряного века"), но оказалось, что это какой-то современный московский поэт с претензией на диссидентство. Андрей Титомиров сказал, что "такое дерьмо" его не интересует, и показал нам небольшой синий том "Избранного" из дневников Эрнста Юнгера.
Потом мы заторопились на семинар. Мой доклад на оном состоял из краткого сообщения о социальной окраске событий 34-го года в Германии и их влиянии на последующую историю Рейха.
День пролетел абсолютно незаметно, и в три часа я подошел к актовому залу на собрание комсомольского актива. Среди пришедших я с удивлением заметил одну мою знакомую с отделения философии науки, которая в моем деполитизированном мире подрабатывала в мухинском училище натурщицей. Кроме нее было множество совершенно незнакомых мне людей (при моей отличной зрительной памяти я там, у себя, знал в лицо почти всех студентов философского факультета). Двое из незнакомцев поздоровались со мной. Наконец появился Руслан и роздал всем присутствующим маленькие брошюрки с тезисами к начинающемуся в эти часы XXX съезду КПСС в Москве.
За Русланом появился секретарь Университетского комитета ВЛКСМ и начал заседание. Он представил нам инструктора Василеостровского райкома Арона Рувимовича Кизякберга - длинного тощего еврея, который сразу же взял широкий аккорд:
