Дэн Симмонс - Олимп

По-прежнему не разнимая рук, собеседники подошли к белокаменным перилам длинного дворцового портика. Внизу бушевала радостная толпа.

Прямо на середину площади, где много столетий красовался старинный фонтан, захмелевшие орды троянцев и греков, перемешавшись, точно родные братья и сестры, втащили большого деревянного коня. Огромная статуя не пролезла бы даже в главные городские ворота, если бы те еще стояли. Однако на месте бывших Скейских ворот у старого дуба зодчие возвели новые створки — пошире, пониже, без верхней перекладины, которые запросто распахнулись и пропустили истукана.

Некий остряк увидел в нем символ великого Падения Илиона, и вот сегодня, в годовщину того самого Падения, статую решили спалить. Толпа была вне себя от радости.

Приамид и красавица молча, едва касаясь ладоней друг друга (впрочем, не без особого смысла для обоих), наблюдали, как пьяные принялись тыкать факелами в коня, построенного в основном из высушенных бревен, прибитых к берегу, как тот моментально вспыхнул, и зеваки шарахнулись прочь, как прибежали стражи порядка со щитами и копьями. Благородные мужи и дамы недовольно шушукались на балконах и длинных террасах дворца.

Елена и Гектор громко смеялись.

Семь лет и пять месяцев после Падения Илиона

Мойра квант-телепортировалась на просторный луг. Стоял погожий летний день. Под сенью близлежащего леса порхали бабочки, над клевером гудели трудолюбивые пчелы.

Черный воин Пояса почтительно приблизился к ней, вежливо обратился и проводил вверх по склону холма к небольшому открытому павильону, вернее даже, пестрому навесу на четырех столбах, полоскавшемуся под ласковыми порывами южного бриза. В тени стояли длинные столы, склонившись над которыми, двенадцать людей и моравеков изучали или же очищали от земли разложенные на столешницах обломки и артефакты.

Самый маленький из моравеков обернулся, увидел вошедшую, спрыгнул со своего личного стула с длинными ножками и подошел поздороваться.

— Мойра, какая честь, — произнес Манмут. — Сюда, прошу тебя, укроемся от лучей полуденного солнца и выпьем чего-нибудь холодного.

И оба прошли в тень.

— Сержант сказал, что ты меня ждешь, — сказала она.

— Вот уже два года, — ответил маленький моравек. — С той нашей беседы.

Он отошел к буфетному столику и принес бокал холодного лимонада. Остальные моравеки, как и люди, вопросительно покосились на вошедшую, но Манмут не стал ее представлять. Еще не время.

Мойра поблагодарила и отпила немного лимонада с кусочками льда, который, видимо, каждый день доставляли по факсу либо квитировали из Ардиса или какой-то другой общины, и окинула взглядом холмистую равнину, расстелившуюся под ногами. Примерно в миле от склона бежала река. На севере участок граничил с темным лесом, на юге же начинались неровные, каменистые земли.

— Как насчет оцепления из роквеков? — осведомилась женщина. — Туристов или зевак отгонять не приходится?

— Сюда скорей залетит кошмар-птица или наведается юный тираннозавр, — ответил Манмут. — О чем только думали эти «посты», как любит повторять Орфу.

— Вы до сих пор с ним видитесь?

— Каждый день, — произнес моравек. — Сегодня вечером встречаемся на спектакле. Придешь?

— Наверное, — проговорила Мойра. — Как ты узнал, что меня пригласили?

— Не только ты время от времени болтаешь с Ариэлем, дорогая. Еще лимонада?

— Нет, спасибо.

Женщина снова перевела взгляд на луг. Большая его часть оказалась перекопана, однако не грубо, как попало, как это сделал бы механический экскаватор. Верхние слои почвы были чисто, аккуратно, любовно сняты и скатаны в рулоны, место каждого надреза отмечали колышки, повсюду белели маленькие таблички с надписями и цифрами. Глубина траншей достигала от нескольких дюймов до нескольких метров.

— Так ты, полагаешь, наконец нашел то, что искал?

Моравек пожал плечами.

— Просто не верится, как тяжело раскопать в записях точные координаты этого крохотного городка. Можно подумать, какая-то… э-э-э… сила… уничтожила все нужные ссылки, координаты GPS, дорожные указатели, истории. Кажется, кто-то… могущественный… не желал, чтобы мы отыскали Стратфорд-на-Эйвоне.

Мойра взглянула на него ясными серовато-голубыми очами.

— А что, эта… сила… могла не желать, чтобы ты что-то нашел, дорогой мой Манмут?

Моравек опять пожал плечами.

— Это лишь догадка, но я бы сказал, они… эта гипотетическая сила… не возражает, чтобы люди разгуливали на воле, радовались жизни и размножались, но у нее какие-то возражения против того, чтобы на планету вернулся один человеческий гений.

Женщина промолчала.

— Идем. — Манмут с упоением восторженного ребенка повел собеседницу к ближнему столу. — Посмотри-ка. Вчера один из наших волонтеров откопал на участке три-ноль-девять вот это.

Он указал на порушенную плиту. На грязном камне темнели странного вида царапины.

— Что-то не могу разобрать, — сказала Мойра.

— Мы тоже поначалу не могли, — согласился моравек. — И только доктор Хокенберри сумел растолковать, что же это такое. Видишь вот здесь буквы IUM, тут, ниже, — US и AER, а тут — ET?

— Допустим, — отозвалась женщина.

— Да нет, точно. Теперь мы знаем, что это значит. Перед нами часть надписи под бюстом, его бюстом. Если верить нашим архивам, она когда-то гласила: «JUDICO PYLIUM, GENIO SOCRATEM, ARTE MARONEM: TERRA TEGIT, POPULUS MOERET, OLIMPUS HABET».

— Боюсь, я слегка подзабыла латынь, — заметила Мойра.

— Как и многие из нас, — кивнул моравек. — Это переводится так: «УМОМ ПОДОБНОГО НЕСТОРУ, ГЕНИЕМ — СОКРАТУ, ИСКУССТВОМ — МАРОНУ,[88] ЕГО ЗЕМЛЯ ПОКРЫВАЕТ, НАРОД ОПЛАКИВАЕТ, ОЛИМП ПРИЕМЛЕТ».

— Олимп, — задумчиво, точно про себя, повторила Мойра.

— Это часть надписи под настенным памятником, который знатные горожане установили в церкви Святой Троицы после его погребения. Остальной текст был по-английски. Хочешь послушать?

— Разумеется.

— Очень мило, — сказала Мойра. — А главное, полагаю, это существенно облегчит твои поиски.

Манмут оставил ее насмешливый тон без внимания.

— Здесь поставлена дата смерти: двадцать третье апреля тысяча шестьсот шестнадцатого года.