Ознакомительная версия.
Улыбка Миро осветила дом, словно солнечный луч, проникший в пещеру через трещину в потолке. Эндер чувствовал, как спадает напряжение. Квара качала ногой, как обычная девочка. На лице Ольяду появилось счастливо-глуповатое выражение, он прищурил веки, и металлические глаза стали не так заметны. Эла сильнее, чем можно было ожидать, обрадовалась простенькой шутке Миро. Даже Грего расслабился и перестал трепыхаться.
Но внезапный прилив влажного тепла подсказал Эндеру, что Грего не признал поражения. Когда-то Эндера обучили не реагировать на действия противника рефлекторно, а подумать сначала, в нужную ли сторону направлен рефлекс. Поэтому поток мочи, извергаемый Грего, не заставил его даже глазом моргнуть. Он-то знал, чего ожидает мальчик – разъяренного рева, отвращения, того, что Эндер стряхнет его с себя и Грего освободится и тем самым победит. «Обойдешься, малыш, без триумфа».
Эла, видимо, умела читать по лицу младшего брата. Ее глаза расширились от изумления, потом она шагнула к мальчику:
– Грегориу, ты невозможный маленький…
Но Эндер подмигнул ей и улыбнулся. Она застыла.
– Грего преподнес мне маленький подарок. То единственное, что он может дать, и он сделал это сам, а потому подарок особенно дорог. Мне он так понравился, что я, пожалуй, никогда не отпущу от себя вашего мальчика.
Грего взревел и рванулся в отчаянной попытке освободиться.
– Почему вы делаете это? – спросила Эла.
– Он ждет, что Грего начнет вести себя как человек, – объяснил Миро. – Этого еще никто не делал, а стоило бы попробовать.
– Я пыталась, – возразила Эла.
Со своего места на полу отозвался Ольяду:
– Если бы не Эла, мы все уже стали бы дикарями.
Из соседней комнаты Квим рявкнул:
– Не рассказывайте этому ублюдку о нашей семье!
Эндер серьезно кивнул, словно Квим сказал что-то замечательно умное. Миро фыркнул, Эла закатила глаза, улыбнулась и села на диван рядом с Кварой.
– Мы не очень счастливая семья, – произнес Миро.
– Понимаю, – кивнул Эндер. – Знаю. У вас совсем недавно умер отец. Мне жаль.
Миро сардонически усмехнулся. Ответил Ольяду:
– Вы хотите сказать: как жаль, что ваш отец не умер раньше?
Эла и Миро явно были согласны с этим заявлением. Но Квим снова крикнул:
– Не рассказывайте ему!
– Он причинял вам боль? – спокойно спросил Эндер, сидевший совершенно неподвижно, хотя моча Грего успела стать холодной и липкой.
– Он не бил нас, если вы это имеете в виду, – ответила Эла.
Миро решил, что это уже слишком.
– Квим прав. Это наше личное дело.
– Нет, – возразила Эла. – И его тоже.
– Как так?
– Я позвала его рассказать о смерти отца.
– О смерти отца! – воскликнул Ольяду. – Chupa pedras![21] Отец умер только три недели назад!
– Я был уже в пути, я собирался Говорить о другой смерти, но кто-то вызвал Голос для вашего отца, так что я буду Говорить и о нем.
– Против него, – поправила Эла.
– Для него, – сказал Эндер.
– Я вызвала вас, чтобы вы рассказали правду, – в голосе Элы была горечь, – а правда против него.
Молчание повисло в комнате, придавило всех, не давало шевелиться, пока в гостиную медленно не вошел Квим. Он смотрел только на Элу.
– Ты вызвала его, – тихо проговорил он. – Ты.
– Чтобы все узнали правду, – ответила она. Обвинение попало в цель. Брату не надо было произносить вслух, что она предала свою семью и свою Церковь, когда привела сюда этого неверующего, чтобы тот раскрыл перед всеми то, что так долго оставалось тайной. – Весь Милагре так добр, от сограждан просто разит пониманием, – продолжила Эла. – Наши учителя не обращают внимания на такие мелочи, как воровство Грего или молчание Квары. Пусть девочка ни разу не раскрыла в школе рта! Все притворяются, что мы обыкновенные дети, внуки ос Венерадос, такие замечательные, такие талантливые, зенадорес, биологисты! Такой престиж! И когда отец напивается и бесится от злости и бьет маму так, что она потом не может ходить, они просто отворачиваются.
– Заткнись! – крикнул Квим.
– Эла, – прошептал Миро.
– И ты, Миро. Отец кричит на тебя, говорит ужасные слова, и ты бежишь из дому, бежишь спотыкаясь, потому что ничего не видишь, у тебя темно в глазах…
– Ты не должна говорить! Не имеешь права! – закричал Квим.
Ольяду медленно встал и обвел всех немигающим взглядом.
– Почему вы все хотите это скрыть? – тихо спросил он.
– Тебе-то что? – вспылил Квим. – Он никогда не трогал тебя. Ты просто отключал глаза и сидел с наушниками, слушая своего Баха или что там у тебя…
– Отключал глаза? – переспросил Ольяду. – Я никогда не отключал глаза.
Он развернулся и подошел к терминалу, стоявшему в дальнем углу, быстрым движением включил компьютер, потом вытащил один из кабелей и воткнул разъем в правый глаз. Обычное компьютерное подсоединение вызвало из глубин памяти Эндера жуткую картину: глаз Великана, вырванный, кровоточащий, а Эндер ввинчивается вглубь глазницы все быстрее и быстрее и наконец проникает в мозг, а Великан валится на спину, умирает. На мгновение Эндер окаменел, затем заставил себя вспомнить, что всего этого не было на самом деле, что сцена смерти взята из компьютерной игры, которой он увлекался в Боевой школе. Три тысячи лет назад, но для него всего двадцать, недостаточный срок, чтобы память потускнела. Этот кошмар, этот сон, эту память жукеры превратили в «дорожный знак», и тот привел его к месту, где лежал кокон Королевы Улья.
Голос Джейн вернул его к действительности. Жемчужина прошептала на ухо:
– Если ты не против, пока эта штука у него в глазу, я скопирую все, что там есть.
А затем в воздухе над терминалом что-то зашевелилось. Не голограмма. Съемка велась одной камерой. Эта самая комната, вид с той точки на полу, где только что сидел Ольяду, – наверное, его любимое место. Посередине комнаты стоит огромный могучий мужчина, он размахивает руками, кричит, лицо искажено яростью. А Миро не двигается, голова склонена, и никаких признаков злобы. Звука нет. Только изображение.
– Разве вы забыли? – прошептал Ольяду. – Разве вы забыли, на что это было похоже?
Там, над терминалом, Миро повернулся и ушел. Маркано двигался за ним до двери, продолжая кричать, потом вернулся в комнату и остановился, задыхаясь, как после погони. Грего подбежал к отцу, обхватил его ногу, что-то крикнул в дверь. По лицу его было видно, что он повторяет ругательства. Маркано отцепил сына от штанины и с решительным видом направился в заднюю комнату.
– Звука нет, – сказал Ольяду. – Но вы ведь слышите, правда?
Эндер почувствовал, как дрожит Грего.
– Вот сейчас удар, шум – она падает на пол, вы слышите, вы чувствуете, как ее тело ударяется о бетон?
– Заткнись, Ольяду! – прохрипел Миро.
Терминал погас.
– Я не могу поверить, что ты сохранил это, – прошептала Эла.
Квим плакал и даже не пытался это скрыть.
– Я убил его, – повторял он. – Я убил его, я убил его, я убил его, это я…
– О чем ты говоришь? – выдохнул Миро. – Он был болен, это генетическое!
– Я молился, чтобы он умер! – выкрикнул Квим. Его лицо скривилось от боли, слезы и пена смешивались в уголках губ. – Я молился Деве Марии, Иисусу, просил дедушку и бабушку, говорил, что готов пойти в ад, если только он умрет. И теперь я отправлюсь в ад, и не жалею! Прости меня, Господи, но я рад!
Все еще рыдая, он вылетел из передней. Где-то хлопнула дверь.
– М-да, еще одно вполне достоверное чудо на боевом счету ос Венерадос, – заметил Миро. – Святость обеспечена. Вернее, канонизация…
– Теперь ты заткнись! – оборвал его Ольяду.
– А Квим все время повторял нам, что Христу угодно, чтобы мы прощали старого пердуна.
Грего теперь трясло так, что Эндер забеспокоился. Он понял вдруг, что мальчик шепотом повторяет одно слово. Эла тоже заметила, что мальчику плохо, подошла, опустилась на колени рядом с ним.
– Он плачет. Я никогда не видела, чтобы он так плакал.
– Папа, папа, папа… – шептал Грего. Это была уже не дрожь. Скорее, конвульсии.
– Он боится отца? – спросил Ольяду.
На лице его было написано искреннее беспокойство. К радости Эндера, все остальные тоже тревожились за Грего. Значит, в этой семье жила и любовь, а не только солидарность подданных одного тирана.
– Папы больше нет, – нежно сказал Миро. – Тебе больше не надо бояться.
Эндер покачал головой:
– Миро, разве ты не видел запись Ольяду? Маленькие мальчики не судят своих отцов – они любят их. Грего изо всех сил пытался стать таким же, как Маркос Рибейра. Все вы, наверное, радовались его смерти, но для Грего уход отца стал концом мира.
До сих пор никто из них не задумывался об этом, и даже теперь эта идея казалась отталкивающей. Эндер видел, как они сражаются с ней. Но они знали: это правда. Теперь, когда Эндер высказал ее, все стало таким очевидным…
– Deus nos perdoa, – пробормотала Эла. – Господи, прости нас.
Ознакомительная версия.
