Между нами оставалось метров десять, когда я метнул трость. Он уже вскинул пистолет и успел прицелиться, когда трость упала в лужу, где он стоял.
Может быть, стаи ангелов помогли ему добраться к праотцам.
Она еще дышала. Я перенес ее домой и, не помню как, вызвал врача, а потом ждал...
Она прожила еще двенадцать часов и умерла. Она приходила в сознание дважды перед операцией и ни разу после. Она ничего не сказала. Один раз улыбнулась мне и заснула.
Я вторично занял пост мэра, до ноября, чтобы руководить восстановительными работами. Я работал, работал до седьмого пота и покинул город таким же чистым и солнечным, каким он встретил меня когда-то. Уверен, что если бы я выставил свою кандидатуру на осенних выборах, то стал бы мэром. Но я не хотел.
Муниципальный совет отверг мои возражения и решил воздвигнуть статую Годфри Джастона Холмса рядом со статуей Элеоноры Ширер на площади напротив начищенного до блеска Уэя. Думаю, она стоит там до сих пор.
Я сказал им, что никогда не вернусь, но кто знает? Может быть, через два года, когда все это останется в далеком прошлом, я вернусь и найду Бетти населеной незнакомыми мне людьми. Кто знает, может быть, к тому времени автоматизация охватит весь континент и он будет от побережья до побережья заселен людьми.
В конце года объявили Старстоп. Я попрощался, сел на корабль и отправился. Куда? Все равно куда.
Бред одинокого корабля в межзвездном пространстве...
Кажется, прошло несколько лет. Я не считаю годы, но часто думаю о Золотом Веке, о Возрождении, что ждет меня когда-то и где-то, ждет билет, звездный билет, виза, перевернутая страничка дневника. Я не знаю, где и когда. Кто знает? Где теперь вчерашний дождь?
В невидимом городе?
Внутри меня?
Вокруг холод и тишина. Впереди — бесконечность. Движения не ощущаешь.
Луны нет, но ярко горят звезды — как осколки бриллиантов.
СВЕТ СКОРБИ [9]
Справа на груди Орион, как генерал, носил звезду. (Есть у него еще одна — слева под мышкой, но забудем об этом ради красоты придуманного мною сравнения.)
Звезда эта — 0,7 звездной величины, светимостью 4,1 абсолютных единиц, красная, с капризным характером-гигант среди остальных регалий Ориона (класс М), удалена от Земли на двести семьдесят световых лет. Температура поверхности — около пяти с половиной тысяч градусов по Фаренгейту. Если вы внимательно всмотритесь в окуляры своих приборов, то наверняка увидите в ее спектре следы оксида титана.
Должно быть, „генерал” Орион носил эту безделушку не без гордости. Она сверкала в стороне от основного созвездия и была звездой немалой, что, наверное, и льстило генеральскому самолюбию.
Звезду звали Бетельгейзе.
На значительном расстоянии от объекта гордости Ориона вращался безжизненный обломок скалы, который вряд ли кто осмелился бы назвать планетой. Но у правительства всегда есть свое мнение.
Вот Земля и решила...
Решила... а всякий раз, когда держава желала отделаться от какого-нибудь индивидуума и соблюсти видимость приличий, требовалось какое-то решение. Поэтому и решили: в связи с нехваткой полезных планет попытаться приспособить этот обломок для такого рода колонии.
Представители Земли связались с Френсисом Сэндоу и задали ему вопрос о реальности проекта. Тот ответил утвердительно.
Они осведомились о цене, услышали цифру и, негодующе всплеснув руками, ринулись застегивать портфели.
Сэндоу был единственным в своем роде человеком, занимавшимся „чисткой” других миров, но, надо отдать ему должное, своим богатством он был обязан отнюдь не наследству и не везению. Он предложил представителям не торопиться и сделал встречное предложение, которое было принято. Так родилась Скорбь.
Теперь позвольте рассказать вам о Скорби — единственной обитаемой планете системы Бетельгейзе. Обломок камня без всяких признаков жизни — это Скорбь. Сэндоу „накачал” на мертвую поверхность газовый нимб из аммиака и метана. Он знал, как ускорять эволюцию планет, хотя физики Земли предупреждали его, что в случае выхода реакции из-под контроля, он останется владельцем пояса, астероидов. Сэндоу ответил, что во всем отдает себе отчет и, если потребуется, соберет планету по кусочкам и начнет сначала. Но, добавил он, этого не произойдет.
И, разумеется, оказался прав.
Когда бури поутихли и на планете появились моря, настала очередь „интерьера”. С помощью подземных взрывов Сэндоу вылепил материковые массы. Он колдовал над континентами и морями, очищал атмосферу, тушил вулканы, успокаивал землятрясения. Потом привез растения и животных и занялся мутациями. Новые обитатели быстро росли и размножались. Через несколько лет он измерил атмосферу... и так далее, кажется, не меньше двенадцати раз. Затем занялся климатом.
И в один прекрасный день высадился на поверхность планеты с несколькими представителями „заказчика”, стащил с головы кислородный шлем, раскрыл над собою зонтик, глубоко вздохнул и сказал: „О’кей. Ваш черед платить”. (Произнеся эти слова, он все-таки закашлялся.)
Эксперты признали планету вполне подходящей, сделка состоялась, и некоторое время правительство оставалось удовлетворённым.'Сэндоу тоже.
Почему все были удовлетворены? Просто Сэндоу состряпал отвратительное подобие мира, которое пришлось по вкусу обеим сторонам, причем по разным причинам.
Почему это длилось недолго? Все-таки „заказчики” нашли камень преткновения, и вы скоро узнаете где.
Почти на всех обитаемых планетах есть уголки, которые представляются их обитателям более желанными, чем остальные. Существуют островки отдыха от зимних холодов или летнего зноя, ураганов, грязи, льда и других неприятностей, которые заставят любого философа признать, что жизнь не обходится без некоторых неудобств.
Скорбь отличалась от всех остальных миров.
За плотным слоем облаков, окутывающим планету, вам едва ли удастся увидеть Бетельгейзе, а если все-таки повезет, радости доставит мало, ибо жар ее будет невыносим. Пустыни, льды и джунгли, вечные бури, экстремальные температуры и безжалостные ветры — в любом месте на Скорби вы лицом к лицу столкнетесь с самыми разнообразными „коктейлями” из подобного рода прелестей. Возможно,
