Дед Савва фыркнул, пытаясь, наверное, присвистнуть.
— Крутенько ты налетела. Слыхал я о таких развлечениях, когда богатеи в одно тело вселяются и вместе приключений ищут, но лично не сталкивался.
— Эти приключений нашли. Искать начнут завтра или послезавтра, и за это время надо успеть пластическую операцию сделать. Адрес я дам и позабочусь, чтобы в клинике никаких записей и снимков не осталось.
— Что пластика… искать будут по коду ДНК.
— Это тоже не страшно. Код ДНК – в банке данных, а любые банки где-то выходят на человека. Значит, информацию можно сжечь или подправить.
— Я вижу, у тебя всё продумано. Долго готовилась?
— Экспромт. И богатый опыт тех, кто прежде через мои руки прошёл.
— Ладно, не думай об этом. Но тут есть ещё одна загвоздка. Тело я возьму, но не для себя.
— Деда Савва, не надо никого третьего вмешивать!
— Он и так в курсе. Силушка, молчальник, откликнись!
— Тут я, — произнёс дед с чуть иной интонацией.
— Деда Савва, у тебя, что же, сотельник есть?
— Есть, Сонюшка, как не быть. Помнишь, я говорил, что тоже у Лёвки в подопытных хожу? Так вот, лет двадцать назад, мне уже было за девяносто, а телу этому порядком за восемьдесят, пришёл ко мне Лёвка и предложил записать в мой мозг личность только что родившегося младенца. Эксперимент мерзкий, жестокий и, главное, как есть бессмысленный. Не выживет младенец в таких условиях. Я всё по-хорошему объяснил, а Лёвка говорит: «Или соглашайся, или я этот материал сотру». Для него – материал, а ведь там живой человек. Пришлось соглашаться. Где только мерзавец младенца достал? Там же личности ещё нет, всё в потенции…
— Мало ли, где можно достать. Например, пришёл к нему папа-стерх, женатый на нормальных женщинах, и попросил одного из сотельников новорожденного сына удалить.
— Знаешь?
— Только что придумала.
— Понятно… Так вот, пришлось мне на старости лет нянькой заделаться. Ребёнок ручками-ножками пытается сучить, а у меня они не детские, слушаются плохо. Помогал ему, как мог, ценный опыт накопил, об этом отдельную статью писать можно. Он в рот, что ни попадя тащит, а попробуй вмешаться – задавишь младенца. Он ходить учится, потом бегать-прыгать, а люди говорят: «Старик в детство впал». С ним играть надо, а как? Нашёл ассистента – Сашеньку-дурачка. В барашки с ним не поиграешь, он удержу не знает, и себе, и мне голову разбить может. А в ладушки очень неплохо получалось.
— А я гадала, откуда в нём страсть к ладушкам.
— Я научил, откуда же ещё. Так и вырос мой названый брат, без детства, без юности. Я уж думал подобрать ему бомжовое тело, где не слишком много сожителей, а то ведь этому недолго дотлевать осталось.
— Так, может, вы оба в новое тело перейдёте?
— Я в старом останусь. Силушке жить надо, а мне даже не доживать, всё дожито. Нынешнему телу сто восемь лет, а я его постарше буду. Ты книгу с полки сними, там в предисловии сказано, когда мы с Силантием родились. Нынешнего моего сотельника тоже Силантием зовут, я и назвал, мне так привычнее. Силушка, скажи что-нибудь, а то Соня решит, что я тебя придумал.
— У вас уже всё сказано, — отозвался тот же старческий голос.
— Верно, — согласилась Сонечка. – Давайте за дело браться. Нехорошо, если тело долго без человека лежит.
— У меня есть кое-что из приборов, — предложил дед Савва, — или ты сама?
— Сама. Вы только слушайтесь и не пугайтесь.
Казалось бы, ничего не происходит. Сонечка приблизила лицо к деду Савве, едва не коснувшись его лбом, затем повернулась к телу Рината. То, что час назад было Ринатом, а теперь стало Силантием, открыло глаза.
— Сразу не вставай, — предупредил дед Савва. – Голова закружится.
Но Силантий уже поднялся на ноги одним рывком.
— Какое лёгкое тело. Кажется, сейчас подпрыгну — и в потолок головой!
— Не достанешь, — возразила Сонечка. – Здание старое, потолки высокие, к тому же, первый этаж. Тут больше четырёх метров. А ты как, деда? – повернулась она к старику.
— Пустовато малость, — улыбнулся Савва, — но жить можно.
— Вот и славно, — Сонечка говорила нарочито бодро, стараясь заглушить нарастающее чувство тошноты. – Я у Силантия в памяти кое-какую информацию оставила: где пластику сделать, чтобы приватно, и деньги, чтобы всё это оплатить.
— Деньги у меня есть.
— Он мастер отличный, — с гордостью сказал дед Савва. – Последние два года, считай, только он и работал. Анонимно. А теперь может и раскрыться, если захочет.
— Замечательно. Документы я сделаю и пришлю на твой анонимный адрес. Фамилию тебе какую проставить?
— Савин, — быстро сказал Силантий. – В честь дедушки.
— Значит, Силантий Савин. Имя популярное, фамилия тоже в глаза не бросается. Иди. Операцию надо сделать сегодня же, чтобы перед камерами слежения не светиться. А сегодня на всех камерах города случится сбой. Вот они, недостатки централизации.
Молодой человек встал и быстро вышел.
Сонечка присела на его место, рядом с дедом Саввой, закрыла лицо ладонями.
— Видел, какая я?
— Видел.
— Страшная?
— Изувеченная. Мёртвого в тебе много, а живого человека – чуть. Тебя я не испугался, мне за тебя страшно.
— Ничего, выкарабкаюсь. А если что, ты, ведь, мне поможешь?
— Боюсь, я уже никому не смогу помочь. Донёс я свой крест. Впору говорить: «Ныне отпущаеши». Знаешь, что значат эти слова?
— Нет.
— Желаю подольше этого не знать. А сейчас, прости, устал я. Пойду, полежу.
Дед Савва вышел, аккуратно прикрыв дверь. Сонечка осталась одна.
Вот и всё. Осталась щепоть дел: выправить документы Силантию, озаботиться камерами слежения. Тривиальные задачи, которые решаются на автомате. И ещё есть одно дело, последнее испытание чуть живой души. Как проблеял кто-то из сегодняшних козлов: «Представляю, какой монстр родится от семи мужиков и бабы, которой нет», — так, кажется? Бывает, мать, доведённая до отчаяния собственным отпрыском, восклицает: «Знала бы, что такое вырастет, в колыбели бы придушила!» А тут и знать нечего. Сейчас внутри никто и звать его никак, а вырастет – чудовище. Душить его надо сию минуту, не дожидаясь колыбели.
Как тошнит, сил нет… Гной, оставшийся от семерых, рвётся наружу, а к этому добавляется токсикоз. Грядущий монстр вкладывает свою долю.
Всего одно движение, короткий спазм… так легко раздавить недоношенный эмбрион. Потом она позволит себе расслабиться, выблюет горькую слизь прошлого и… дальше неведомое.
Недаром деду Савве было страшно за неё. Ей тоже страшно, но последний шаг должен быть сделан.
Ну, где ты там?
Время шло. Сонечка сидела, обхватив руками ещё не начавший разбухать живот, готовая сжать его смертельной конвульсией и не могла этого сделать. Сидела, слушая, как из глубины ей навстречу поднимается волна полная тепла, доверия и той силы, которую пока рано называть любовью.
