Но почему-то она знала, что Пит все же не придет. Поняла: он не меня ищет. Меня будет искать в последнюю очередь.
Она закурила и, сидя в постели, молча смотрела перед собой.
Ваг задал вопрос:
— Мистер Гарден, когда вы впервые ощутили, что мир вокруг вас как бы не совсем реален?
— Так было сколько себя помню.
— А ваша реакция?
— Депрессия. Принял тысячи таблеток амитриптилина, а эффект был временный.
— Вы знаете, кто я? — спросил ваг.
— Посмотрим, — стал размышлять Пит. В памяти всплыло имя: доктор Фелпс. — Доктор Юджин Фелпс, — с надеждой, произнес он.
— Почти правильно, мистер Гарден. Я — доктор Ю.Р. Филипсон. А как вам удалось ко мне попасть?
Пит переспросил:
— Как мне удалось к вам попасть? — Ответ напрашивался сам собой. — Потому что вы — там. Или, скорее, — здесь.
— Высуньте язык.
— Зачем?
— Чтобы проявить неуважение.
Пит высунул язык:
— А-а-а-а!
— Дальнейшие комментарии излишни, вопрос ясен. Сколько раз вы покушались на самоубийство?
— Четыре. Впервые — в двадцать. Во второй раз — в сорок. В третий…
— Не продолжайте. Насколько близки вы были к его осуществлению?
— Очень близок. Особенно в последний раз.
— Что вас остановило?
— Некая сила, помощней меня самого.
— Забавно, — хихикнул ваг.
— Я имею в виду свою жену. Ее звали Бетти. Бетти Джо. Мы встретились в магазине редких грампластинок Джо Шиллинга. Ее груди напоминали твердые спелые дыни. Или ее звали Мэри Энн?
— Нет, ее не звали Мэри Энн, — уточнил доктор Ю.Р. Филипсон, — потому что сейчас вы говорите о восемнадцатилетней дочери Пэт и Аллена Мак-Клейнов, а она никогда не была вашей женой. Моя квалификация не позволяет мне обрисовывать ее груди. Или груди ее матери. Во всяком случае, вы едва с ней знакомы; все, что вам о ней известно, — это что она обожает слушать Натса Каца, которого вы не выносите. Вы и она не имеете ничего общего.
— Врешь, сукин сын!
— О, нет. Не вру. Я вижу реальность, а именно этого вам не удается сделать. Вот почему вы здесь. Вы вовлечены в запутанную, огромных размеров, иллюзорную систему. Вы и половина ваших друзей. Хотите из ее вырваться?
— Нет. То есть, да. Да или нет: какое имеет значение? — У Пита заболел живот. — Я могу уйти? Кажется, я растратил все свои деньги.
Bar-доктор ответил:
— Когда вы уезжали, у вас было двадцать пять долларов.
— Ну, так лучше бы они у меня остались.
— Для поднятия престижа своей профессиональной этики скажу, что вы их мне уже заплатили.
— Тогда верните.
Ваг вздохнул:
— Это патовая ситуация. Думаю, мне придется принимать решение за нас обоих. Может ли помощь, которую я вам еще окажу, стоить двадцать пять долларов? Это зависит от вашего желания. Вы находитесь во все незаметнее подкрадывающейся к вам затруднительной ситуации. Она, вероятно, убьет вас, как убила мистера Лакмена. Будьте особенно внимательны к своей беременной жене — здесь она мучительно ранима.
— Буду. Буду.
Доктор Ю.Р. Филипсон продолжал:
— Самая лучшая ваша ставка, Гарден, — это смириться с силами эпохи. Право слово, слаба надежда на то, что вам удастся многого достичь; вы — одиноки и, в определенных отношениях, правильно оцениваете ситуацию. Но вы бессильны физически. К кому обратитесь? К И.Б. Блэку? Мистеру Готорну? Можно было бы. Они могли бы вам помочь. А могут и не помочь. Особенно в части провала в вашей памяти.
— Да. Провала в моей памяти. Как с ним быть?
— Вы прекрасно воссоздали его с помощью рашморов. Поэтому не стоит волноваться.
— Но убил ли я Лакмена?
— Ха-ха, — произнес ваг. — Думаете, я вам скажу? Вы — не в своем уме?
— Может быть. Может быть, я — наивный. — Питу стало хуже, так плохо, что дальше он терпеть не мог. — Где мужской туалет? Или, сказал бы я, человеческий туалет? — Он огляделся вокруг. Все цвета — не те, а когда попытался пройтись, почувствовал невесомость или, скорее, большую легкость.
Он подумал: я — на Титане.
— Вторая дверь налево, — подсказал ваг-доктор.
— Спасибо. — И Пит осторожно пошел, пытаясь не взлететь и не оторваться от выкрашенных белой краской стен. — Послушай, — приостановившись, сказал он. — А Кэрол? Бросаю Патрисию — ничто, кроме матери моего ребенка, значения не имеет.
— Вы сказали, ничто значения не имеет, — заметил Ю.Р. Филипсон. — Шутка, и неудачная. Я всего лишь объясняю состояние вашего ума. «На самом деле вещи — редко такие, какими кажутся; снятое молоко прячется под маской сливок». Великолепное изречение земного юмориста У.С. Гилберта. Желаю вам удачи и предлагаю посоветоваться с И.Б. Блэком; он — надежный. Можете мне верить. В Готорне я не уверен, — вслед Питу громко говорил ваг. — И так закройте за собой дверь ванной, чтобы я ничего не слышал. Отвратительно, когда землян тошнит.
Пит закрыл дверь. Как отсюда выбраться? Надо бежать. Но, прежде всего, как я попал на Титан?
Сколько времени провел? Дней… Быть может, недель.
Надо возвращаться домой к Кэрол. Господи! А что, если они ее уже убили, как Лакмена?
Они? Кто?
Он не знал. Ему объяснили… или не объяснили? Он действительно взял с собой сто пятьдесят долларов? Возможно. Знать должен был он — не они.
Высоко расположенное окно ванной. Он подвинул огромный металлический барабан с туалетной бумагой, стал на него, и ему удалось дотянуться до окна. Наглухо закрыто, наглухо закрашено. Он забарабанил кулаками по деревянной раме.
Окно, скрипя, приоткрылось.
Достаточно. Поджавшись, Пит пролез. Тьма, титанянская ночь… Он свалился вниз и падал, слыша производимый им же свист, какой производят птичьи крылья или, скорее, крылья жука, имеющие большую несущую поверхность относительно массы тела. — О-го-го! — кричал он, не слыша ничего, кроме свиста собственного падения.
Он ударился, ткнулся носом и вот лежал, страдая от боли в ногах. Сломал чертову лодыжку. Ковыляя, встал. Аллея, мусорные ящики, брусчатка; он поковылял на уличный свет. Справа — горящая красным неоном вывеска «У Дэйва». Бар. Он вышел черным ходом, из мужского умывальника, и без пальто. Ожидая, пока боль в лодыжках утихнет, стоял, прислонившись к стене здания.
Подъехал патрульный — рашмор, автоматический полицейский.
— У вас все в порядке, сэр?
— Да. Благодарю. Просто остановился… Видите ли… Зов природы. — Он замялся. — Благодарю.
Рашмор-полицейский покатил дальше.
В каком я городе? Воздух — влажный, пахнет теплом. Чикаго? Сент-Луис? Воздух теплый, вонючий, а не чистый воздух Сан-Франциско. Он неровным шагом пошел по улице, прочь от бара «У Дэйва». В котором — просящий на выпивку ваг, обдирающий посетителей-землян, убалтывающий их на образованный лад. В поисках бумажника схватился за карман брюк. Исчез. Господи Иисусе! Поискал в пиджаке: есть. Облегченно вздохнул.
